Черчилль: в кругу друзей и врагов - Дмитрий Медведев Страница 32

Свое мнение высказали также специалисты. Ознакомившись с сочинением, профессор Джордж Маколей Тревельян (1876–1962) заявил, что автор занимает уникальное место в жанре исторической литературы. «Профессиональные историки в большинстве своем неспособны сделать свои тексты читабельными, – констатировал он, – у непрофессионалов же свои слабости». Черчилль смог «заполнить зияющую брешь» ^[308]. В его тексте «содержится огромная глубина совершенным образом выраженной политической и исторической мудрости». «Как бы я хотел, чтобы и у меня был такой же талант исторического повествования!» – восклицал профессор ^[309].

Обсуждаемая книга удостоились не только высоких оценок современников. Сборник продолжает занимать почетное место в наследии автора и после того, как жар суетливой современности остудился прохладным ветерком безвременного послесловия. Большинство исследователей сходятся в том, что «Великие современники» – одна из лучших книг Черчилля. Сигфрид Сивертс считал ее «одним из самых прелестных» сочинений автора ^[310]. Рой Дженкинс говорит об этом сборнике как об «очень яркой звезде в созвездии литературного творчества Черчилля» ^[311]. Манфред Вайдхорн характеризует эту «впечатляющую небольшую книгу» как «возбуждающую, но при этом сбалансированную; как страстную, но при этом утонченно вежливую; как резкую, но при этом красноречивую» ^[312]. Джеймс Мюллер назвал ее «превосходнейшим произведением Черчилля, обладающим глубиной, которая вознаградит всякого за внимательное прочтение» ^[313]. А Питер Кларк указывает, что наряду с автобиографией «Мои ранние годы» «Великие современники» – одна из тех книг, «чтение которой и сегодня может доставить продолжительное удовольствие» ^[314].

Попытаемся разобраться, почему это небольшое по меркам Черчилля произведение и в самом деле стало одним из лучших в его творчестве.

Причин тому несколько. Во-первых, сборник содержит не только портреты выдающихся современников, но и благодаря тщательному отбору имеющихся в распоряжении автора материалов представляет уникальный портрет самой эпохи. Уникальный, потому что есть нечто, чего нельзя передать ни в биографиях, ни в исторических фолиантах. «Нет ничего более непредсказуемого, чем живучесть устного слова, – объяснял Черчилль ^[315]. – Среди всего красноречия, которое за последние сто лет украшало арену парламента и общественную платформу, едва ли сохранилась какая-нибудь фраза. Напротив, в то время как столько сокровищ погребено в официальных отчетах и на страницах политических биографий, сиюминутное слово, которое лучше бы забыть, остается в памяти общества. Наверняка наши враги будут более внимательны в том, чтобы сберечь наши ошибки, чем наши друзья – запомнить нашу мудрость» ^[316].

Черчилль не хотел, чтобы в истории осталось лишь то, что искажает восприятие и должно быть забыто. Он стремился сохранить в памяти своего и будущего поколений те «золотые россыпи», которые то тут, то там, иногда небрежно, а порой и сознательно разбрасывали его современники. Это желание повлияло и на отбор героев. Несмотря на уклон в сторону политики, предпочтение было отдано личностям, реализовавшим себя в разных направлениях. На страницах книги можно встретить:

– монарха Соединенного Королевства (Георг V);

– суверенов иностранных государств (кайзер Вильгельм II и король Испании Альфонс XIII);

– глав британского правительства (Розбери, Бальфур, Асквит);

– глав иностранных государств (Клемансо, Гинденбург);

– государственных деятелей (Чемберлен-старший, Морли, Керзон, Сноуден, Парнелл, Ф. Э. Смит);

– британских военачальников (Френч и Хейг);

– французских полководцев (Фош);

– флотоводцев (Фишер);

– писателей (Шоу);

– общественных деятелей (Баден-Пауэлл и Лоуренс Аравийский).

Вторая причина заключается в том, что, как это нередко встречается в мировой литературе, с наслаждением читается то, что с наслаждением написано. При создании очерков Черчилль получал огромное удовольствие от творчества. Не стоит забывать, что он писал не только о дорогом для себя времени начала XX столетия, но и освещал это время через призму еще более дорогой для себя темы – великих индивидуумов. Еще ни в одном из своих произведений он не наслаждался в таком количестве столь крепким экстрактом любимой теории об огромной роли сильных персоналий в истории человечества. «Он по-прежнему хотел понять, что представляет собой величие, и искал это качество в тех, кого знал», – считает Дж. Мюллер ^[317].

Любовь к выдающимся личностям частично объясняет и огромный интерес Черчилля к истории. У него всегда было заостренное восприятие в отношении великого – людей, событий, достижений. «Если человек не в состоянии отличить великое от мелкого, он бесполезен», – полагал политик ^[318]. Подсознательно осознавая собственное предназначение, он хотел на примере фигур из прошлого узнать, как выглядят столпы эпох, и понять, как они ведут себя в кризисных ситуациях, собственно и определяющих их величие ^[319].

Его круг чтения всегда изобиловал биографиями великих государственных деятелей. В одном только 1927 году, во время руководства Министерством финансов и работы над четвертым томом «Мирового кризиса», он проглотил книгу о Джордже Вашингтоне, только что переведенный на английский язык «психологический портрет» Отто фон Бисмарка Эмиля Людвига и написанную в том же году книгу Андре Моруа (1885–1967) «Дизраэли». Жизнеописание первого президента США он нашел «занимательным» ^[320], работу про «железного канцлера» оценил очень высоко и посоветовал прочесть супруге ^[321], а биографию знаменитого викторианца назвал «восхитительной» ^[322]. Он вообще всегда любил «великого и мудрого» Дизраэли, считая, что «тексты его выступлений и произведений являются приисками благоразумия и проницательности» ^[323].