Год чудес - Джеральдин Брукс Страница 32

АБРАКАДАБРА

БРАКАДАБР

РАКАДАБ

АКАДА

КАД

А

– Кейт Тэлбот! – с упреком сказала я. – Только не говори, что веришь в эти глупости! (Лицо ее омрачилось, в глазах заблестели слезы.) Нет, Кейт… – Я тотчас пожалела, что была с ней резка, и нежно обняла ее. – Прости мои слова. Я знаю, ты это от безысходности.

– Ох, Анна… – всхлипнула она. – В глубине души я не верю в колдовство, но прежняя вера подвела меня, вот я и купила это заклинание. Ричард всегда был хорошим человеком. За что Господь наслал на него такие муки? Наши молитвы в церкви остались без ответа. И тогда мне стал нашептывать дьявол. «Коли Бог тебе не помогает, – сказал он, – позволь мне…»

Сперва она не признавалась, откуда взялся листок с заклинанием, – шарлатан, выманивший у нее шиллинг, посулил, что, проболтавшись, она навлечет на себя смертельное проклятье. Я попыталась убедить ее, что весь этот подлый трюк затевался ради того, чтобы она рассталась со своими деньгами. Наконец она сказала:

– Нет, Анна, никакой это не трюк. Черная – да, бесполезная – быть может, но то была настоящая магия. Ибо заклинание дал мне призрак Энис Гоуди.

– Чепуха! – воскликнула я. Но она была белее снега, падавшего за окном, а потому я мягко прибавила: – Отчего ты так в этом уверена?

– Вчера, когда я вышла во двор за поленом, сквозь ветер до меня донесся ее голос. Она сказала, что если я оставлю шиллинг на притолоке, наутро на его месте появится мощный защитный заговор.

– Полно, Кейт, Энис Гоуди умерла. Будь она жива – а как бы мне этого хотелось! – она не стала бы подсовывать людям бесполезные заклятья. Ты же знаешь, она была женщина практичная и врачевала при помощи обыкновенных трав и корений, потому как в своей мудрости знала их целебные свойства. Выброси этот листок, Кейт. И гони прочь глупые, ядовитые мысли. Ручаюсь тебе, рано или поздно обнаружится, что голос этот принадлежал кому-то из деревни – человеку жадному и бесчестному, но, несомненно, из плоти и крови.

Она неохотно разжала кулак, и листок плавно полетел вниз, на сложенные в очаге ветки. Я раздула угли, и пергамент занялся ярким пламенем.

– Ты приляг, а я пока похлопочу по хозяйству, – сказала я. – Отдохнешь, и на душе у тебя станет чуточку светлее.

Вся опухшая, она опустилась на постель возле мужа. Выйдя во двор за новой вязанкой дров, я услыхала жалобное мычанье из хлева. Корову так долго не доили, что вымя ее сделалось твердым как камень. Когда мои пальцы принесли ей долгожданное облегчение, бедная скотина поглядела на меня с благодарностью. Набрав яиц во дворе, я запекла их со створоженным молоком, чтобы Кейт было чем подкрепиться, когда проснется.

Сделав все, что было в моих силах, я продолжила путь. Пока я была у Тэлботов, поднялся лютый ветер, и всю дорогу слышно было, как с громкими хлопками трескается ледяная корка на черных ветвях деревьев. Во дворе у Гоуди снега намело по колено, и я с трудом пробиралась по сугробам. Возле двери я остановилась: было совестно вторгаться в жилище усопших. Пока я собиралась с духом, за шиворот мне капнула вода с крыши и ледяными пальцами обвила шею. Я долго возилась с разбухшей от влаги дверью, руки озябли и не слушались. Наконец мне удалось ее приотворить. Мимо прошмыгнуло что-то серое – так быстро и внезапно, что я вздрогнула и прижалась к сырым доскам. Но это был всего-навсего кот Гоуди. Запрыгнув на крышу, он стал шипеть и орать, недовольный моим вторжением. Я налегла на дверь и толкала ее, пока через получившуюся щель не удалось протиснуться внутрь. Затем я ступила в темноту. По лицу что-то прошуршало, и я тихонько вскрикнула, но это оказалась лишь ветка таволги, выбившаяся из пучка у двери.

Ветер гулял по дому, вздыхая и шепча сотней призрачных голосов. Меня затрясло, но я сказала себе, что это от холода. Стекла были Гоуди не по средствам, и в домишке имелось всего одно окошко под крышей, которое с первыми осенними заморозками заделывали камышом. Я промокла до нитки и мне хотелось поскорее разжечь огонь – как для света, так и для тепла, – но в комнате с закоптелыми стенами стояла такая тьма, что пришлось на ощупь искать кремень и огниво. И даже когда я нашла их, из-за дрожи в руках никак не получалось высечь искру.

И тут сзади вспыхнул свет.

– Отойди от очага, Анна.

Я подскочила на месте, уронила кремень с огнивом и, споткнувшись о каменные плиты очага, упала ничком на земляной пол. В ужасе я обернулась, и меня тотчас ослепило яркое сияние, исходившее от духа Энис Гоуди. Мерцающая, она парила надо мной в белых одеждах.

– Ты цела? – спросила Элинор Момпельон, спускаясь по чердачной лестнице со свечой в руке.

Меня разом захлестнули и изумление, и облегчение, и стыд – с такой силой, что я разрыдалась.

– Анна, ты не поранилась? – Миссис Момпельон склонилась надо мной, и пламя осветило ее озабоченное лицо. Уголком белого передника она стерла грязь с моего лба.

– Нет, нет, – сказала я, пытаясь овладеть собой. – Я ушибла запястье, только и всего. Я… я не ожидала никого тут встретить, вот и испугалась.

– Похоже, у нас с тобой возникла одна и та же мысль, – сказала она. В смятении я подумала, что она тоже пришла за маковыми головками. Прежде чем я успела высказать эту догадку, Элинор Момпельон продолжила: – Я здесь со вчерашнего вечера. Мне стало очевидно, как и тебе, полагаю, что кто-то должен составить перечень трав и снадобий, хранящихся в этом доме. Ключ к победе над поветрием кроется здесь, в тех растениях, что используются для укрепления здоровья. Чтобы и дальше противостоять заразе, мы должны подпитывать свой организм.

Она подошла к очагу, капнула воском на трут и поднесла к нему горящий фитиль; забрезжило пламя.

– Начав делать опись, я так увлеклась работой, что не заметила, как стемнело, а когда собралась домой, пошел снег. Я рассудила, что лучше провести ночь прямо здесь, чем добираться до дома в метель. Майкл, я знала, подумает, что моя помощь понадобилась у постели больного. И право, мне так сладко спалось в этом тихом местечке, что меня пробудил только твой приход. А теперь за работу, Анна! Здесь таится столько сокровищ!

Она пустилась перечислять растения, которые уже опознала, и снадобья, которые мы сможем изготовить из них для жителей деревни.

Слушая ее планы, столь бескорыстные и полные надежды, я ощутила всю низость своего замысла найти прибежище во мнимом забвении.

– Миссис Момпельон, я…

– Элинор, – поправила она меня. – Теперь, когда мы трудимся бок о бок, церемонии излишни. Зови меня Элинор.

– Элинор… Я должна вам признаться. Я пришла сюда не ради других, а ради себя одной.

– Ах да, – негромко молвила она. – Ты пришла за этим. – Она отвязала от балки пучок маковых головок. – Греки называли их цветами Леты. Помнишь? Мы вместе читали. В греческой мифологии Лета – река забвения. Испив из нее, души умерших забывали прошлую жизнь. Нет ничего естественнее желания забыть, Анна, когда каждый день полон печали. Но те души забывали и любимых. Ты ведь этого не хочешь? Кто-то скажет, Господь желает, чтобы мы забыли усопших, но я в это не верю. Я думаю, драгоценные воспоминания о близких дарованы нам именно для того, чтобы мы не расставались с ними насовсем. Ты должна лелеять воспоминания о своих детках, Анна, пока не встретишься с ними на небесах.