История шифровального дела в России - Татьяна Соболева Страница 31

О том, что было дальше, нам рассказывает Д. Кан: «Посол Франции де ла Шетарди определенно знал, что русские вскрывают его корреспонденцию. Однако текст его писем был зашифрован и, как все дипломаты, он чувствовал себя в безопасности, так как был уверен, что русские слишком глупы, чтобы вскрыть его шифр… В письме домой он неуважительно отозвался о царице, написав, что она «полностью находится во власти своих прихотей» и что она является «довольно фривольной и распутной женщиной»… Письмо было показано Елизавете. На следующий день, 17 июня 1744 г., когда Шетарди прибыл в свою резиденцию, ему была вручена нота, в соответствии с которой он должен был в течение 24 часов покинуть пределы России. Он заявил протест. Тогда русские стали зачитывать ему его же собственные письма. «Достаточно», — сказал он и начал упаковывать свои вещи. Однако приведенные нами выше материалы показывают, что Кан во многом ошибся. Русской императрице дешифрованная переписка иностранных министров, в том числе и переписка Шетарди, начала докладываться задолго до июня 1744 г., с того самого времени, как первых успехов добился Гольдбах. По этой же причине Елизавета никак не могла не поверить информации о содержании переписки Шетарди и потребовать ее дешифрования в своем присутствии. Что же касается «глупости русских», о которой писал Шетарди, да и Кан, то оставим это утверждение на их совести и просто улыбнемся. Не так ли, читатель?

Что же касается интересующего нас предмета, то зададимся вопросом, был ли привлечен к дешифровальной работе помимо Гольдбаха другой крупнейший математик, работавший в России одновременно с ним, — великий Леонард Эйлер? Знал ли Эйлер о работе Гольдбаха? Как известно, Эйлер был приглашен в Россию в Академию наук в 1726 г., и к 1742 г. уже пятнадцать лет жил и работал здесь. При этом он неоднократно доказывал свою преданность императрице и российским интересам. С Гольдбахом Эйлер состоял в дружественной и научной переписке. Именно в одном из писем Эйлеру Гольдбах сформулировал свою знаменитую проблему, получившую впоследствии его имя. И все же мы считаем, что на интересующий нас вопрос следует ответить отрицательно, исходя из следующего. Во–первых, насколько нам известно, в архивах не сохранилось документов, которые прямо или косвенно подтверждали участие Эйлера в дешифровальной работе. Ни в одном из писем из переписки Эйлера и Гольдбаха нет и намека на какие–либо аспекты криптографической деятельности. Это свидетельствует о том, что Гольдбах тщательно сохранял в тайне свою работу на особливой должности в Коллегии иностранных дел. Во–вторых, можно привести следующий любопытный случай, свидетельствующий о том, что по крайней мере до 1744 г. Эйлер не имел никакого понятия о криптографическом анализе и криптографической стойкости даже простейших шифров. В 1744 г. Эйлер послал одному из своих друзей письмо–криптограмму, в которой было несколько омофонов (некоторые буквы имели несколько шифробозначений), выразив при этом уверенность, что дешифровать такое письмо невозможно. Это свидетельствует о том, что в криптографических вопросах он был даже наивнее большинства изобретателей шифров–самоучек. В то же время нам удалось найти документы, из которых следует, что один из сыновей Эйлера, Иван Эйлер, работал в секретной экспедиции Коллегии иностранных дел и составлял шифры. На некоторых из них сохранилось его имя.

Какие же последствия имела история с Шетарди? Французские послы были отозваны, и, таким образом, к середине XVIII в. отношения между Россией и Францией оказались весьма прохладными. Францию такое положение дел явно не устраивало. Она искала союза с Россией и Австрией для противодействия усиливающейся с каждым годом Пруссии, вступившей в союз с Англией. Англия, в свою очередь, вела упорную борьбу против Франции за колониальное и морское преобладание.

Людовик XV, опасаясь официально предложить возобновить дипломатические отношения с Россией и обменяться послами из–за возможного отказа, что нанесло бы урон престижу французского двора, послал в Петербург послов тайных — шотландского дворянина Дугласа–Маккензи с якобы его племянницей, роль которой играл некий шевалье д'Эон де Бомон.

Ближайшим советником французского короля в российских делах выступал принц Конти, происходивший из рода Конде, который вел свое начало от младшей линии бурбонского дома и, следовательно, считался родственным королевской династии. Принц имел виды на польскую корону и поэтому был лично заинтересован в том, чтобы иметь в Петербурге, где главным образом должна была происходить развязка каждого возникавшего в Польше вопроса, преданных людей.

В 1866 г. в Париже тогдашним начальником императорских архивов Бутариком была издана секретная дипломатическая переписка короля Людовика XV. Эта переписка, которая охватывает двадцатилетний период, содержит материалы о том, что, по заведенному обычаю, по воскресеньям лица, управлявшие почтовой частью, сообщали королю все сведения, почерпнутые ими в «черном кабинете», где, как мы знаем, благонадежные чиновники занимались перлюстрацией корреспонденции. Проявляя интерес к чужим секретам, Людовик XV тайны своей дипломатической переписки стремился сохранить, скрывая ее даже от своих министров. У короля всюду были свои собственные корреспонденты, с которыми он переписывался сам.

Именно принц Конти в течение двенадцати лет заведовал секретной перепиской короля, причем лицам, получившим право вести такую переписку, заявлялось, чтобы они всегда считали ее главным для себя руководством, а предписания министров — делом второстепенным.

Преподанные русскими уроки дешифрования переписки Шетарди не прошли для французов даром. Посланцы Людовика XV по приезде в Петербург были буквально нашпигованы шифрами и тайными бумагами. Самому Дугласу разрешалось отправить в Париж только одно шифрованное письмо. При этом он должен был перед шифрованием закодировать сообщение с помощью жаргонного кода. Поскольку по заготовленной заранее «легенде» Дуглас приехал в Россию как торговец мехами, то ему необходимо было интересоваться в первую очередь этим видом коммерции. Соответственно и шифр был составлен с учетом этого обстоятельства. Так, его условный код содержал такие замены: усиление влияния австрийцев обозначалось как «рысь в цене», где канцлер А. П. Бестужев–Рюмин был «рысью», ослабление влияния австрийцев кодировалось как «соболь падает в цене», «чернобурой лисицей» именовался посол Англии в России Вильямс Генбюри, выражение «горностай в ходу» означало усиление противников австрийской партии. Ключ от шифра де Бомон прятал в подошве собственного башмака. Уже в период пребывания французских агентов в Петербурге в силу определенных обстоятельств Конти отказался от дел и, согласно воле короля, передал все корреспонденции и шифры старшему королевскому секретарю по иностранным делам Терсье, с которым и привелось д'Эону вести большую часть секретной переписки из Петербурга.

При отправлении французских агентов в Петербург им было дано задание ознакомиться с внутренним положением России, с состоянием ее армии и флота, с ходом русской торговли, с расположением различных партий и отдельных придворных лиц к императрице. Особенно французов интересовал вопрос о степени доверия, каким пользовались у императрицы канцлер Бестужев–Рюмин и вице–канцлер Воронцов, о фаворитах императрицы и о том влиянии, какое они имеют на министров. Некоторые задания касались специально д'Эона. Ему, в частности, поручалось войти в непосредственные отношения с самой Елизаветой Петровной и попытаться установить прямую корреспонденцию между ней и Людовиком XV. Отправляя д'Эона в Петербург, и король и принц рассчитывали прежде всего на помощь со стороны русского вице–канцлера М. И. Воронцова, обнаруживавшего, в противоположность А. П. Бестужеву–Рюмину, свои постоянные симпатии к французскому двору. Ему первому представилась «девица» д'Эон как племянница кавалера Дугласа.