Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова Страница 31

Офицерство глухо роптало, не смея выразить громко свой протест, солдаты ликовали: император объявил, что выходящие из службы солдаты, закончившие свой срок, наделяются землёй, двором и хозяйством и становятся однодворцами. 15 десятин лучшей, плодородной земли в Саратовской губернии выделялось отслужившим свой срок солдатам, а на обзаведение давалось по 100 рублей — громадные по тем временам деньги.

Солдаты обожали императора. Если в 1795 году растаскано было до 50 тысяч солдат тем или иным способом, то это значило, что восьмая часть армии стала крепостными работниками офицеров, а не несла службу. Павел строго взыскивал с каждого украденного или пропавшего солдата. Каждый унтер-офицер, капрал или солдат, прослуживший 20 лет беспорочно, получал на свой мундир отличительный знак, который не только приносил ему особую честь и любому издали доказывал, что он старый и добропорядочный воин, но и доставлял ему бесценную выгоду: он освобождался от всякого телесного наказания, уже не страшился батогов и мог пользоваться почти дворянским преимуществом.

Павел строго следил, чтобы нижние чины имели право жаловаться на офицеров, их человеческое достоинство император ставил высоко. «Всем солдатам было сие приятно, — писал один из современников, — а офицеры перестали нежиться, а стали лучше помнить свой сан и уважать своё достоинство...»

Гонение сквозь строй при Павле было впервые со времён Петра урегулировано уставом и было гораздо человечнее, чем в предыдущие царствования, а может быть, даже и в последующие времена.

Поздно ночью Константин сидел в своей спальне-кабинете. Он уже давно не приходил к Анне Фёдоровне. В кабинете ему поставили железную узкую койку, где он спал на тощем кожаном тюфяке, по примеру отца укрываясь лишь своей военной шинелью. Свеча нагорела в простом жестяном шандале, и он пальцами снимал нагар.

Строчки книги Фридриха бежали перед глазами Константина, они уже слипались, день был беспокойный и суетливый, и усталость брала своё. И вдруг словно луч блеснул: он прочитал об одном из знаменитых артикулов — диспозиций — Фридриха о том, как салютовали ему войска, вымуштрованные и приученные к единым движениям. Чётко и точно рассказывал этот великий полководец Европы, как выхватывали солдаты эспадроны ^[11], взмахивали перед лицом, высоко поднимали и в такт движению разом кричали: «Виват, Фридрих!»

Ах, если бы так можно было научить хоть один батальон, хоть одну роту, чтобы, проходя перед императором, слаженно выдёргивали из ножен эспадроны, взмахивали, словно ветер пронёсся бы над ротой, потом поднимали вверх и, держа в высоко поднятой руке, разом кричали: «Слава его императорскому величеству!»

Нет, слишком много слов, слишком сложно. А может, просто: «Виват Павел Первый!»?

Константин не мог больше усидеть на месте. Схватил свечу, распахнул дверь, побежал в спальню Анны.

Гвардейцы, стоявшие на часах возле дверей великой княгини, отступили в сторону, пропуская супруга, великого князя Константина. Он влетел в комнату Анны. Разметавшись на широкой постели, укрытая мягким пуховиком, Анна крепко спала, по-детски положив под смуглую, румяную со сна щёку тонкую руку. Одна её нога высунулась из-под одеяла и манила к себе нежной округлостью колена.

Но Константину было не до этого зрелища. Поставив свечу на прикроватный столик, он резко щипнул Анну за округлое плечо. Она схватилась рукой за ущипнутое место, но не открыла глаз. Тогда он резко встряхнул её за плечо. Анна медленно открыла свои прекрасные тёмные глаза, ещё подернутые пеленой сна. Увидев Константина у своей кровати, одетого, с эспадроном в руке, она в ужасе привскочила на постели, натянула одеяло до самой шеи и прошептала:

— Что такое, что случилось?

— Послушай, Аннет, — быстро, проглатывая окончания слов, задыхаясь от волнения, заговорил Константин, — посмотри, какой артикул я нашёл у Фридриха!

Она поняла, но изумилась: ничего не случилось страшного, Константин пришёл к ней поделиться своими новостями не из жизни, а из книг. Глаза её полузакрылись, но Константин не дал ослабеть её интересу.

— Погляди!

Он взмахнул эспадроном, резко выдернул его из ножен, приставил почти ко лбу, затем резко вскинул руку вверх. Остриё клинка блеснуло в свете свечи.

— И «Виват!» И как один, и так, чтобы это было красиво и стройно, все как один, и этот мощный крик!

Она ещё больше натянула одеяло на себя.

— И для этого ты разбудил меня среди ночи? — Холодный голос Анны отрезвил Константина.

— Но ведь это... — не нашёлся что возразить он. — Понимаешь?

— Нет, я не понимаю, — раздражённо проговорила Анна, — ты врываешься среди ночи, будишь меня, и отчего? Только чтобы рассказать мне про свою военную ерунду? Подумал ли ты, что можно сделать это и утром, после завтрака?

Вся радость Константина от найденного артикула сразу же погасла. Он с сожалением взглянул на Анну, на её заспанное пухлое личико, на одеяло, которое она крепко прижимала к себе.

— Ты права, — скучно сказал он, — я не подумал.

Он осторожно забрал свечу, тихими шагами прошёл к двери и оттуда, из дальнего конца спальни, прошептал:

— Спи, спокойной ночи...

Она посмотрела на него с неудовольствием и зарылась лицом в мягкий пуховик. Когда он выходил, она уже крепко спала...

Вернувшись к себе, Константин с раздражением подумал, что теперь ему не заснуть. Весь процесс стоял перед его глазами, он словно бы видел, как стройно шагает шеренга солдат в тёмно-зелёных мундирах с красными отворотами, в треуголках и грубых ботфортах, поворачивается и застывает: ноги снова чётко печатают шаги, и эспадроны взблескивают в лучах раннего солнца, будто стальная щетина, стоят они над шеренгами солдат, а потом так же легко и быстро исчезают.

Измайловский полк спал, когда Константин ночью ворвался в кордегардию ^[12].

— Труби тревогу! — приказал он сонному трубачу.

Через несколько минут на плацу уже стоял весь полк.

Охрипшим голосом прокричал Константин команды, показал офицерам и всему каре на плацу движения эспадроном. Команды звучали в ночном воздухе, факелы дымными полосами освещали шеренги солдат. Сначала взмах эспадроном Константин отработал с полком без движения шеренгами, затем началось хождение по плацу...

Константин нервничал, командиры рот и батальонов не понимали смысла затеянного. И всё-таки он не ушёл с плаца, пока не добился, чтобы то, что ему представлялось в мыслях, не осуществилось на деле. Он увидел, наконец, это в раннем рассветном сумраке, когда факелы уже побледнели, померкли в свете наступающего дня.

— Вахтпарад с эспадронами! — отдал он в последний раз приказ командирам и уехал готовиться к утреннему разводу.