Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - Владимир Егоров Страница 31

Совокупляя все известные нам сведения, предположительно можно говорить о том, что лично Игорю покорить древлян не удалось. Сильно потрепанная хазарами и греками дружина Игоря («нагая и голодная» по словам ПВЛ) оказалась к этому неспособной. Более того, в Древлянской земле Игорь вероятно в самом деле нашел свою погибель. Но произошло это вовсе не так, как это представляет нам ПВЛ, не при сборе некой сверхплановой дани с давно покоренной подвластной территории в сопровождении небольшой части дружины, большая часть которой якобы была отослана в Киев, а при первой же попытке захватить Древлянскую землю всем имевшимся в его распоряжении войском, которое действительно превратилось в «малую дружину» после двух страшных трепок, полученных от хазар и греков. В итоге очередное авантюрное мероприятие оказалось не только безуспешным, к чему Игорю было не привыкать, но и фатальным для него лично.

Тем не менее, русь в конце концов сумела покорить Древлянское государство, и вместо последнего представителя местной готской династии князя Мала правителем Древлянской земли стал какой-то русский ольг. Новгородские летописи в этом качестве нам представляют Свенельда, якобы имевшего дань с древлян и уличей, а ПВЛ — Олега Древлянского в ранге удельного князя. Первого из них сочинители ПВЛ зачислили в воеводы Игоря, а второго — в сыновья Святослава.

Здесь напрашивается небольшое отступление о «воеводах» ПВЛ и Свенельде в частности.

С. Горюнков справедливо подмечает, что для того времени невозможно говорить об иерархии в отношении титулов «князь» и «воевода» и соответственно о какой-то взаимной подчиненности князей и воевод. Собственно говоря, титул «князь» мог быть только у правителя Древлянского государства, наследовавшего Великой Моравии. У руси в то время такой титул еще не прижился, а ее германоязычные верховные правители, как мы уже выясняли, звались ольгами-каганами. Титул «воевода» был в ходу в славяноязычной среде, о чем нам достоверно известно, потому что он был заимствован венграми для их верховных предводителей и зафиксирован в греческих документах. Титул воеводы у венгров был примерно равноценен титулу князя в Киевской Руси. Далее, Горюнков обращает внимание, что В. Татищев называет Игоря и Святослава «варяжскими герцогами», то есть в переводе на русский — воеводами, а Свенельда и его сыновей — «царями». Все наоборот в сопоставлении с терминологией ПВЛ! Можно ли в этом вопросе верить Татищеву больше, чем ПВЛ? Отвечая вопросом на вопрос: а почему нет? Как бы то ни было, становится понятным, что рискованно однозначно говорить о подчиненности воевод князьям или Ольгам. Равно как и наоборот.

Подтверждение примерного паритета князей и воевод ПВЛ дает меморандум Цимисхия 971 года (традиционно считающийся в отечественной историографии очередным договором руси с греками), который Свенельд вроде бы подписал вместе и наравне со Святославом. Более того, ПВЛ проговаривается, что у Свенельда не только была своя дружина, но и что Свенельд был богаче Игоря и его дружинники были лучше накормлены и одеты, чем их коллеги у Игоря. Все это ясно указывает на тот умалчиваемый ПВЛ факт, что «воевода» Свенельд был сам себе хозяином и не подчинялся ни ольгу-неудачнику, ни его потомкам и преемникам. Источником богатства и независимости Свенельда могла быть фактическая власть над Древлянской и, возможно, Уличской землями. В пользу такой возможности говорит уход его дружины из-под болгарского Доростола в 971 году не морем в Крым вместе со Святославом, а верхом посуху, так как именно сухопутная дорога с Дуная в его древлянско-уличскую вотчину была естественной и кратчайшей.

Другая возможная кандидатура на роль нового древлянского властителя — это «вернувшийся на Русь» Олег Моравский. Разумеется, он не просто вернулся на Русь, которой, собственно, еще и не было, а вынужден был — такова уж доля всех ольгов начальной руси — отвоевать себе новую гарду в Древлянской земле. Не исключено, что для этого ему пришлось поцапаться с семейством Свенельда, который взимал с древлян дань и мог рассматривать Древлянщину как свой удел, и что в этой сваре Олег действительно, как утверждает ПВЛ, убил какого-то Свенельдича. Может статься, в результате кровавой заварухи Олег и Свененльдичи поделили древлянские земли. Косвенно на это ПВЛ указывает наличием в Древлянском княжестве двух столиц: Искоросте-ня, который брал приступом Свененльд во время кампании подчинения древлян, и Овруча как резиденции Олега Древлянского. Разумеется, в таком случае Олег Моравско-Древлянский не мог быть сыном Святослава, как нам представляет его ПВЛ. Но он мог быть близким родственником Игоря, его братом или сыном, то есть приходиться Святославу дядей или братом. Этот Олег, то есть очередной ольг руси, как и большинство других ольгов, остался безымянным; по крайней мере он вряд ли упомянут в договоре 945 года, так как в то время воевал не с греками в Вифинии, а с венграми в Моравии.

Вообще родственные отношения внутри клана первых владык руси покрыты полнейшим мраком. Генеалогия, начертанная митрополитом Иларионом и «развитая» ПВЛ, не подтверждается ни одним достоверным документом, а поводов для сомнений оставляет множество. В первую очередь, фантазиям сочинителей ПВЛ противоречат включенные ими же в нее же копии договоров руси с Византией. С ПВЛ так или иначе не вяжутся иностранные источники и отечественный фольклор. Мы уже видели пример с анепси-ем Ольги Святославом у Константина Багрянородного. Эти примеры можно множить. Но это — большая самостоятельная тема. Отдельный разговор, он нам еще предстоит, и о представленных в ПВЛ «детях» Святослава. А пока продолжим разговор о его родичах старшего поколения.

Основу взаимоотношений исторического прототипа Добрыни с княгиней Ольгой, если он не был ее любовником или до того, как стал им, возможно передает былина о борьбе Добрыни Никитича со Змеем Горынычем, который, как подчеркивает С. Горюнков, во многих вариантах былины на поверку оказывается… змеей: «Символичен образ Змея в былинном сюжете «Добрыня и Змей». О том, что практически все исследователи пытаются найти в нем иносказательный смысл, уже говорилось выше. Но еще важнее то что в подавляющем большинстве случаев речь в былинах идет не о Змёе, а о Змее, причем достаточно часто эта Змея мыслится явно в образе женщины: «Он схватил Змею за косы»». Таким образом, Змей оказывается то змеем, то змеей. Эта вариативность пола противника Добрыни в совокупности с прозвищем-эпитетом позволяет, превращая Змея Горыныча в Змею Горынинку и наоборот, отождествить двуполого змея и с бедолагой Игорем, и с княгиней Ольгой — символическими обитателями киевской Горы, где ПВЛ располагала апартаменты-терема великих киевских князей. В итоге, продолжает Горюнков, прозвище «Горыныч» или «Горынинка» «содержит одновременные указания на связь со сказочным Змеем (Горыныч), и на связь с Киевом (по Ф. Буслаеву, ссылающемуся на материалы древнерусской письменности, слово «горыня» синонимично слову «киевлянин»»). В пользу такого отождествления говорит и место первой встречи противников — былинная Пучай-река, то есть киевская речка Почайна, устье которой под Горой издревле служило торговой гаванью города, воротами Киева.

Герой былины «Добрыня и Змей» дважды бьется со змеем. После первой относительно легкой победы «с помощью шапки земли Греческой» Добрыня отпускает змея, взяв с него клятву не приближаться к Киеву. Горыныч, разумеется, тут же нарушает зарок, летит в Киев и похищает там родственницу Владимира Красно Солнышко. Добрыня вынужден повторно биться с чудищем в его логове на Сорочинских горах, и на сей раз он одолевает врага с большим трудом, а оружием, с помощью которого Добрыня все-таки одерживает победу, несколько неожиданно оказывается конская плеть. Если допустить, что былина пусть своеобразно, но отражает некоторую историческую реальность, можно ли как-то реконструировать эту реальность с учетом той, хотя и извращенной, но вряд ли целиком выдуманной истории, которую преподносит нам ПВЛ? По крайней мере, можно попытаться.