Дюма - Максим Чертанов Страница 31

Летом 1831 года Александр поселил Белль у себя и не возражал, когда она называла себя его женой. Процесс против Катрин он выиграл (обеспеченный отец всегда выиграет у матери, стоящей ниже на социальной лестнице), но мальчика не забрал, 6 июля с Белль поехал на море, остановились в Трувиле, рыбацком поселке, облюбованном художниками. Купались, ловили рыбу и устриц (отправили целую корзину Гюго). Ни с кем не общались, Дюма писал новую пьесу: он был трудоголиком по характеру, а не по необходимости, работал каждый день, всюду, но тихий курорт, где никого не знаешь, был особенно удобен. Он описал свой распорядок в Трувиле — примерно то же было потом и в других спокойных местах: подъем в пять утра, работа до десяти, завтрак, с одиннадцати утра до двух часов дня — прогулки, рыбалка или охота, с двух до четырех — работа, прогулка, обед, с восьми вечера до десяти — работа, в полночь — спать. Пьеса историческая, XV век, источник — «Хроники короля Карла VII» Алена Шартье. Крестоносец разводится с женой (она бездетна), она подстрекает раба, араба Якуба, спасенного мужем, убить его. Якуб любит ее, убивает хозяина, идет за наградой, но женщина покончила с собой, и он убегает в пустыню. Побочная сюжетная линия была связана с королем Карлом VII (тем, что предал Жанну д’Арк), поэтому пьеса называлась «Карл VII у своих вассалов». Дюма писал ее в стихах (дневная норма — 100 строк, немного, а рабочий день восьмичасовой — видно, какую массу времени занимали у него в ту пору подготовительные работы: чтение, систематизация, наброски), был недоволен: «Это скорее пародия, чем настоящая драма».

Почему после успеха «Антони» он взялся за старое — стихи, короли, экзотика? Трудно в это поверить, но мы убедимся, что Дюма совсем не умел придумывать. Эрнест Лависс, Альфред Рамбо, «История XIX века»: «Фантазией Александр Дюма обладал в такой степени, что в этом отношении с ним не может сравниться ни один писатель XIX века, да, пожалуй, и никакой другой эпохи. События, инциденты, осложнения и перипетии естественно зарождались у него в мозгу и как бы самопроизвольно складывались в обширные захватывающие эпопеи». На самом деле ничего подобного: случаи, когда он писал что-либо на собственный сюжет, можно перечесть по пальцам одной руки. Ему нужно было дать сюжет — только так он мог работать. В конце июля в Трувиль приехал драматург Жак Беден и предложил сюжет и соавторство на троих (еще Проспер Губо): незаконнорожденный подкидыш убивает жену (дочь своего приемного отца), чтобы жениться на маркизе, но является его родной отец (палач) и карает злодея.

10 августа Дюма закончил «Карла». Вернулись в Париж: 20-го премьера «Марион Делорм» (критик Антуан Фонтане отметил «Дюма, как всегда, добрейшего, кричавшего и шумевшего на весь зал»), зрители пьесу не приняли, хотя играли те же актеры, что в «Антони». «Ах, если бы мне к моему умению делать пьесы еще умение писать такие стихи, как он [Гюго]!» Арель решил, что в провале «Карла» виноваты именно стихи, и просил переписать пьесу прозой. Но это было уже невозможно. Пока репетировали, Дюма с Беденом и Губо занимался новой пьесой — «Ричард Дарлингтон». Долго не могли придумать, как герой убьет жену: яд и кинжал слишком часто используют, надоело. Дюма не мог сочинить фабулу, но в придумывании сцен ему не было равных. Женщину выбросят из окна. Соавторы оторопели: как это показать? Швырять актрису — смешно и неправдоподобно. Оказывается, все можно умеючи. Декорация: комната с балконом, обращенным в глубину сцены. Дарлингтон грозит убить жену, та выбегает на балкон, чтобы позвать на помощь, он идет следом и закрывает за собой балконную дверь. Ничего не видно, через мгновение — крик, а убийца возвращается в комнату один. Ничего подобного до сих пор во Французском театре не делали. Представьте, как Дюма развернулся бы в кино.

В начале сентября он с Биксио уехал на охоту, вернулся через две недели. «16 сентября… звук, несвязный, как предсмертный хрип или истекающий кровью вздох в этих ужасных словах: „Польша только что пала! Варшава взята!“ Свобода, казалось, отвернулась от мира, недостойного ее…» Переехали с Белль на квартиру в элитной новостройке — улица Сен-Лазар, 40, четвертый этаж, в соседях Этьен Араго и Мари Дорваль. Александра-младшего забрали от матери, суд определил порядок общения с нею — два дня в неделю. Мачеху тот возненавидел, и в доме начался ад. Отношения с отцом тоже не складывались. Может, сложились бы, если бы отец проводил время с сыном, но этого не было; Белль жаловалась, что ребенок никого не слушает, убегает к матери, а та настраивает его против новой семьи. Отдали его в пансион Вотье — начальную школу-интернат, порядки нестрогие, ночевать можно дома. Но ситуация от этого не улучшилась: ребенком нужно заниматься, отцу недосуг, 20 октября премьера «Карла VII» в «Одеоне», неудачно и, как сам считал, поделом. (Тем не менее Доницетти в 1834-м поставил по пьесе оперу в Ла Скала, а позднее Цезарь Кюи по ней же написал оперу «Сарацин» для Мариинки.) Дела «Одеона» вообще шли скверно, Арель пытался выбить субсидии, ему отказали, и он ушел в «Порт-Сен-Мартен», забрав часть труппы и авторов, так что «Дарлингтона» репетировали в другом театре тем же коллективом.

Журналист Франсуа Бюло, актер Бокаж и Биксио основали журнал «Обозрение двух миров», просили у Дюма стихов и прозы. Он дал несколько стихотворений (он в среднем публиковал пять-шесть стихотворений в год, шедеврами их не считают, но многие из них клали на музыку, чаще всего — Берлиоз), с прозой тяжелее: не знал, о чем писать. Переделал «Бланш де Болье»: генерал Оливье стал называться своим настоящим именем Марсо, а его друг Эрвильи стал генералом Дюма, добавился крестьянин Тинги, вандейский Иван Сусанин, расширилась политическая часть. Комиссар Каррье-Дельмар: «Было так же странно осознавать это, как и наблюдать: целый город кровоточил от укусов одного человека. Какова же сила власти, если один человек способен задавить 80 тысяч людей, над которыми он поставлен править, если один человек может сказать „Хочу, чтобы было так!“ — а все остальные не восстанут и не скажут: „Отлично! Но мы — мы этого не хотим!“ Дело в том, что рабство становится привычкой масс, и только индивиды иногда испытывают тягу к свободе… И потому кровь текла по улицам Нанта, и Каррье, который был рядом с Робеспьером как гиена рядом с тигром или шакал со львом, упивался потоками этой крови, ожидая часа, когда он извергнет ее, смешанную с его собственной».

Робеспьер из эпизодического персонажа, чье дозволение спасти жену генерала Марсо не мотивировалось, стал противоречивым героем: «исключительное существо должно быть или идолом или жертвой толпы; он был тем и другим». Его встреча с Марсо происходит в театре, где дают «Смерть Цезаря» (спектакль с намеком), присутствуют Дантон и Камилл Демулен, Марсо слушает разговор между ними, перебивающийся репликами из пьесы, — прием контрапункта, как в «Госпоже Бовари». «Я бы хотел, чтобы меня верно понимали, — сказал Робеспьер хрипло — он так был взволнован, что голос его изменился. — Необходимо пролить еще некоторое количество крови, эта работа еще не закончилась… Если Высшее Существо даст мне время завершить работу, мое имя будет выше всех; я сделаю больше, чем Ликург для греков, чем Вашингтон для Америки; они умиротворяли только что родившиеся нации, а я должен спасать старое, изношенное общество. Если же я паду, не успев завершить свой труд, революция погибнет…» Правильное понимание до народа должны донести «чистые душой», Марсо он считает одним из таких, потому и дарит ему жизнь Бланш. Герцен назвал повесть «потрясающей». (Ее инсценировка, подписанная Дюма, но сделанная в основном Анисе Буржуа и Мишелем Масоном, была поставлена в театре «Готэ» в 1848 году под названием «Марсо, или Дети республики»; там все наоборот: девушка спасена, герой умирает у нее на руках.)