Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе Страница 31

– Вы когда-нибудь бывали в опере?

– Да, один раз, с женой!

– И какую же оперу вы слушали?

– «Волшебную флейту». Когда я в прошлом году приезжал на Рождество в отпуск из Нормандии, мы видели вашу невесту, герр ассистенцарцт, в роли Памины.

– И вы рассказываете мне об этом только сейчас? Почему, собственно говоря?

– Потому что вы, герр ассистенцарцт, не спрашивали меня об этом!

– И как она вам понравилась?

– Моя жена сказала, что она была как принцесса из сказки!

– Нет, как она понравилась лично вам?

– Она была прекрасна! И она так красиво пела о любви и смерти!

Дехорн отошел к повозке с нашими вещами и какое-то время копался в своем ранце. Вернувшись, он протянул мне программку Дуйсбургской оперы. Я прочел «Марта Аразим – Памина», а также фамилии многих других знакомых мне певиц и певцов. Неожиданно меня охватило страстное желание снова услышать, как поет Марта.

– Вы действительно странный парень, Дехорн, – сказал я, – мы столько времени вместе, а вы до сих пор ничего не рассказали мне об этом!

– Мне очень жаль, герр ассистенцарцт! Собственно говоря, я уже много раз собирался сделать это, но потом посчитал, что это не так уж и важно! Я подумал, что у герра ассистенцарцта много других дел и ему есть о чем подумать, вместо того чтобы выслушивать мои рассказы.

– Дехорн, ведь вот уже больше девяти месяцев мы с вами вместе и днем и ночью, и хорошо знаем друг друга, – или, может быть, я вообще не знаю вас! Но вы же знаете меня как свои пять пальцев! Мне достаточно только кашлянуть, а вы уже точно понимаете, что мне нужно. Но за все это время я только три раза слышал, как вы о чем-то говорите более или менее пространно. Первый раз, когда вы подумали, что брат-близнец из 10-й роты собирается застрелиться. Второй раз, когда нас с вами наградили Железными крестами, но даже тогда вы говорили только после того, как я вас спросил. И вот теперь после сладкого яичного десерта. Но в будущем я ожидаю, что вы расскажете мне о себе побольше!

– Слушаюсь, герр ассистенцарцт! – как обычно, с улыбкой ответил он. – Но я не знаю больше ничего такого, что могло бы заинтересовать герра ассистенцарцта!

* * *

В этот вечер в нашу жизнь вошла песня «Лили Марлен». Офицеры батальона собрались все вместе и слушали радио. Нашему батальону выделили новый радиоприемник, и мы настроились на волну военной радиостанции в Белграде. Разговоры мгновенно смолкли, как только Лале Андерсен запела свою романтически-сентиментальную солдатскую песенку. Особенно сильное впечатление эта песня произвела на Нойхоффа.

– Начиная с сегодняшнего дня будем слушать эту песню каждый вечер! – провозгласил он. – Ламмердинг, позаботьтесь о том, чтобы каждый вечер приемник был настроен на «Лили Марлен»!

Ламмердинг подозвал своего ординарца.

– Курт, я делаю тебя ответственным за то, чтобы начиная с сегодняшнего дня каждый вечер в одно и то же время приемник был настроен на волну песни «Лили Марлен»! Что бы ни происходило, офицерское совещание, обстрел вражеской артиллерии или атака противника! До тех пор пока русские не захватят в качестве трофея наш радиоприемник, каждый вечер будет звучать «Лили Марлен»! Понятно? Все верно, герр майор?

– Это меня не интересует! – отозвался Нойхофф. – Как я уже сказал, отвечать будете вы, Ламмердинг!

* * *

На следующее утро я сопровождал Нойхоффа, Ламмердинга и Хиллеманнса во время инспекционного обхода позиций. На случай возможных боев я хотел как можно ближе познакомиться со всеми нашими оборонительными позициями. Следует отметить, что между тем престиж «нового военного врача без боевого опыта» значительно повысился. Я получил полную свободу действий, мог пойти куда угодно и отдавать любые распоряжения по медицинской части. За это я был очень благодарен Нойхоффу, так как многие другие батальонные врачи не обладали такой свободой действий. Их командиры разъясняли им в мельчайших подробностях, какую роль они должны были играть в каждом бою, и сами выбирали место, где будет размещаться батальонный перевязочный пункт, которое, с точки зрения санитаров, нередко оказывалось далеко не лучшим.

Уже в самом начале Восточной кампании я поставил всех в известность о том, что наш батальонный перевязочный пункт всегда будет находиться вблизи командного пункта батальона, за исключением тех случаев, когда его местоположение определено особым приказом. И такое положение полностью себя оправдало. Солдаты всегда знали, где можно найти медсанчасть. А поскольку в критических ситуациях последние бои велись обычно вокруг командного пункта батальона, то до самого последнего момента раненые оказывались под надежной защитой. Такая возможность чувствовать себя более или менее защищенным в случае ранения имела огромное психологическое значение для каждого солдата.

Кроме того, мне посчастливилось и в том отношении, что моим непосредственным начальником был майор медицинской службы Шульц. В каждой дивизии имелось два моторизованных медико-санитарных батальона, задача которых заключалась в том, чтобы на своих санитарных машинах доставлять раненых из расположенных близко к передовой батальонных перевязочных пунктов на дивизионный медицинский пункт, а если возможно, то и еще дальше в тыл в полевой госпиталь. Совершенно естественно, что дивизионные врачи частенько тянули с посылкой своих ценных санитарных машин слишком близко к передовой, чтобы не подвергать их излишнему риску. А вот батальонным врачам хотелось, чтобы санитарные машины подъезжали прямо к порогу их батальонных перевязочных пунктов, даже невзирая на вражеский обстрел. И здесь не всегда было легко найти компромисс. Однако симпатии оберштабсарцта Шульца всегда были на стороне фронтовиков, как врачей, так и солдат.

Поскольку Нойхофф полностью доверил мне организацию медико-санитарного обеспечения в батальоне, я должен был постоянно находиться в курсе текущих событий: знать расположение противника и намерения командования батальона. Но об этом мне приходилось заботиться самому, так как у офицеров штаба хватало и своих забот, чтобы еще по своей инициативе предоставлять мне нужную информацию. Поэтому мне и пришлось сегодня рано утром самому выехать в штаб.

* * *

На обратном пути мы с Дехорном проезжали мимо длинной колонны гражданских лиц, которые были выселены из населенных пунктов, расположенных вблизи нашей главной линии обороны. Теперь они должны были разместиться в других деревнях, находившихся примерно в пятнадцати километрах от передовой. Крестьянам разрешили взять с собой лишь столько вещей, сколько они могли унести сами или увезти на телегах.

* * *

– Позиция не только слишком длинная, но и здесь слишком много лесов! – проворчал Хиллеманнс. – Очень трудно обороняться на такой местности! В Первую мировую войну такой участок фронта длиной четыре километра часто занимала целая дивизия, а мы всего лишь батальон!

Я был вынужден согласиться с ним. Среди густых кустарников и полей протянулась редко занятая главная линия обороны. Лишь через каждые сорок – пятьдесят метров залегли маленькие группки бойцов, насчитывавшие от трех до пяти человек. Они вряд ли были в состоянии без достаточно широкой полосы обеспечения отразить массированную атаку русских. Наша воздушная разведка обнаружила в лесистой местности между Ржевом и рекой Межей крупные вражеские кавалерийские соединения. Словно предчувствуя недоброе, во второй половине дня я упаковал в седельную сумку Петермана побольше перевязочного материала и медикаментов, прежде чем с Нойхоффом и другими офицерами сыграть партию в доппелькопф. С момента нашего выхода из Филипува близ города Сувалки нам так ни разу и не представилась такая возможность. Мы уселись за стол, сколоченный из старых досок Куртом, денщиком Ламмердинга. По мнению Нойхоффа, возможно, мы задержимся здесь надолго, и у нас будет достаточно времени для игры в доппелькопф. Мы играли партию за партией, и мне сегодня постоянно везло.