Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский Страница 31

В соответствии со сложившейся обстановкой продолжаем проводить свой план. Нашей машине задача: спровоцировать «Тигра» на выстрел, а двум другим, ожидающим наготове, – успеть ударить по вспышке. Наше орудие тоже заряжено, и по всему виду Петрова, прильнувшего к прицелу, чувствуется, как не терпится нашему наводчику влепить снаряд в лоб фашисту.

Погазовав на месте, моя самоходка начинает взбираться кормой вперед на бугор, выделывая зигзаги и добросовестно рассыпая снопы красноватых искр, чтобы из «Тигра» могли заметить. Ждать долго не пришлось – сверкнул огонь на конце орудийного ствола немецкого танка и на мгновение выхватил из чернильной тьмы, разлившейся над полем, очертания угловатой массивной башни, а секундой-двумя позже сердито рявкнули почти в один голос, во всю мочь своих шестидюймовых глоток, две самоходки, и две зеленовато-синие трассы прошили темноту. Петров задержался с выстрелом, так как целился на ходу и к тому же по памяти: слишком неверный ориентир – мгновенная вспышка выстрела в непроглядной черноте огромного поля. Все три самоходки быстро сменили свои позиции, оставаясь, однако, выше уровня насыпи, готовые в любой момент продолжить дуэль.

В танк, по-видимому, мы не попали, но и повторять свой прием нам больше не пришлось: бронированный зануда, получив такое грозное предупреждение, не отвечая, уполз в ночь. Командир немецкого танка не стал рисковать своей головой и машиной, тем более что свою задачу «Тигр» выполнил, заставив нас топтаться на месте целых четыре часа...

– Выпалили в белый свет как в копеечку! – в сердцах подытожил Петров, не любивший тратить снаряды зря. – И почему на случай ночных стрельб не придумают для нас какого-нибудь осветительного снаряда? Есть же у фрица и «фонарь» для летчиков, и осветительные ракеты для пехоты...

Ночь прошла в движении, и рассвет догнал нас на марше. Днем в каком-то селе, из которого перед самым нашим приходом удрали немцы, не успев даже поджечь крестьянских хат, все, кто только мог ходить, высыпали на широкую улицу встречать нас, натащили яблок, слив, арбузов. А ведь остановилась колонна лишь затем, чтобы узнать, по какой дороге отступили фашисты. Пока комбат расспрашивал жителей, женщины и дети, особенно вездесущие мальчишки, совали в руки и карманы самоходчиков, проталкивали в смотровые люки или клали на крылья и забрасывали на башни машин свои нехитрые гостинцы, весело крича и перебивая друг друга. Поднялась настоящая веселая суматоха. Оставив шлемофон на сиденье, вылезаю, как и другие, размять ноги, а главное – порадоваться на счастливые лица и сияющие глаза людей, окруживших наши машины. Из кучки женщин торопливым семенящим шагом выходит старушка в черном платье и черном платке, замирает на минуту, приглядываясь, и вдруг с плачем обнимает меня:

– Сыну... сынку Васылю.

Горло ее перехватывают сильные спазмы, и она то молча припадает головой к моей груди, смачивая комбинезон слезами, то жадно всматривается в лицо мое, прерывисто шепча:

– Живый... вэрнувся, риднэсэнький... Чотыри рокы чекала...

Потрясенный до глубины души и сам чуть не плача, невразумительно бормочу что-то, пытаясь объяснить старой женщине, что я – не ее сын, что я даже не здешний, но она от волнения ничего не слышит, а может быть, просто не понимает, о чем ей говорят, не замечая, что в моей речи нет ни одного украинского слова. Придерживая ее за вздрагивающие худые плечи одной рукой, другой достаю из левого кармана гимнастерки удостоверение личности и протягиваю девушке, стоящей поблизости, чтобы она прочитала матери, что я – не Василий.

Тут вмешивается седоусый старик:

– Ни, стара, цэ нэ твий сын... Який же ж сын нэ прызнае ридной маты?

– И лыце його, и росточок, и голос... и танкист мий Васылько... Як же нэ вин? – не может никак успокоиться расстроенная мать.

Клименко-радист, с которым мы испытываем обоюдную неприязнь, приходит мне на выручку. Мягким, ласковым тенорком он утешает по-украински так жестоко ошибившуюся мать:

– Не плачьте, мамо... не надо. Вернется ваш Васыль, вот как мы... Гитлера добьет и вернется... А этот хлопец издалека, из Смоленска он, русский...

– Эк, растолковал, – прищурился на Клименко старик, сердито шевельнув длинными козацкими усами. – А украинцы, по-твоему, кто же такие? Да ты знаешь ли, откуда Русская земля пошла?

Девушка обняла старушонку, немного пришедшую в себя, и увела куда-то. А от головы колонны уже покатилось:

– По местам! Заводи!

Молодая женщина в светлом нарядном платье (и когда успела переодеться?) бегом провела наши машины через заболоченную низину наперерез поспешно уходящим немецким танкам и автомашинам с пехотой. Она легко перепрыгивала с кочки на кочку, мелькая загорелыми икрами и держа в одной руке туфельки, а другою подбирая подол, чтобы не забрызгать его грязью.

Благодаря помощи этой неизвестной женщины (здешней учительницы, как удалось выяснить замполиту полка) мы успели «прихватить» хвост отступающей колонны и подбить при этом «Тигр» и приземистую среднюю самоходку какой-то странной желтой масти, видимо роммелевскую, прибывшую на Украину прямо из Африки и даже не успевшую сменить свою «шкуру» – камуфляж. На лобовой броне машины, под стволом орудия, нарисован красной краской нахально осклабившийся, широкий, от угла до угла башни, рот. Ствол пушки на этой противной роже обозначал нос.

Это штурмовое оружие было оставлено, по-видимому, прикрывать отход. Оно ловко притаилось на дороге, во впадине между двумя песчаными пригорками, но засада не удалась, так как наши машины, сокращая путь и торопясь оседлать дорогу, наскочили на длинноносую «африканку» с правого борта. Первый же снаряд из головной СУ-152, разорвавшись возле самой гусеницы, проломил желтую бортовую броню. Старая, ржавая подкова, прикрепленная к тыльной стороне башни, так и не принесла фашистам счастья.

До замыкающих немецкую колонну машин было уже, как говорится, рукой подать, когда нашу СУ постигла неудача: мы «накормили» ее пушку песочком. Наводчик после выстрела не подвысил ствол, и наша самоходка, преодолевая какую-то широкую канаву, «клюнула». Пушка при этом слегка задела дульным тормозом противоположную стенку рва. Хорошо, что командир наш был начеку. Тотчас раздалась команда: «Стоп!» Сперва провинившийся Петров, опустив ствол до предела, выскочил из машины и, засовывая руку в жерло чуть не до самого плеча, горстями выгреб оттуда песок с землей, а командир с заряжающим свинтили три трубы банника в одно целое. После этого дружно, всем экипажем, продраили горлышко своей красавице. В результате, пока мы потели, занимаясь ее туалетом, бой с огрызающейся на ходу колонной постепенно удалился от нас.

Догоняя своих, пересекали мы обширную бахчу, разбитую на пологом солнечном склоне балки. День стоял очень жаркий, и всех мучила жажда. Кузнецов, прислушиваясь к отдаленным голосам наших СУ, разрешил ребятам сорвать пару арбузов, но Лапкин и Бакаев быстро вернулись назад с пустыми руками. Ни одного целого кавуна, даже мелкого, поблизости не нашлось: все они были расколоты ударами прикладов или кованого каблука, иные изрублены штыками. Какая сволочная аккуратность!.. Судя по обширной площади, бахча принадлежала какому-нибудь «виртшафтлеру» – новоявленному украинскому помещичку из немцев.