Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева Страница 31

Ее первые шаги по возвращении в Шотландию удивительно напоминают то, что делала Елизавета в Англии, с той лишь разницей, что Марии Стюарт пришлось действовать в явно враждебном окружении. И тем не менее молодая женщина сумела повести себя так, что страсти улеглись, мятежные подданные смирились с тем, что у них будет королева-католичка, придворные ворчали, но стали все чаще приходить в королевскую часовню, чтобы послушать мессу вместе с ней. Она очаровала многих приятной, спокойной манерой обхождения, веселым нравом и умением найти подход к каждому. Правда, Мария «царствовала, но не управляла». Реальная власть находилась в руках протестантских лордов — Мэтланда и Мюррея, ее незаконнорожденного брата. Оба были англофилами, благодарными Елизавете за поддержку во время протестантского восстания. Разумеется, в этих условиях ни о каких демаршах Марии против Англии или ее встречных претензиях на английский престол не могло быть и речи. Она и сама очень скоро осознала необходимость политической переориентации: во Франции при новом короле Карле IX ее родственники Гизы теряли прежнее влияние, а испанцы, хотя и приветствовали в ней католичку, по-прежнему рассматривали ее как ставленницу враждебной Франции. При отсутствии союзников добрососедские отношения с Англией были очень важны для нее.

А Мюррей и Мэтланд вдруг со всей очевидностью поняли, что именно благодаря правам Марии между Англией и Шотландией возможен блестящий политический компромисс, всеобъемлющий и устраивающий всех: если королева Елизавета твердо решила не выходить замуж, почему бы ей не объявить шотландскую кузину своей официальной преемницей? Это навсегда привяжет к ней бывшую соперницу, превратив ее в союзницу, а уния Англии и Шотландии совершится бескровно и безболезненно.

Марии идея понравилась, Елизавету поначалу удивила: она предпочла бы безусловный отказ кузины от прав на английскую корону. Она вовсе не желала назначать наследника, что шло бы вразрез с ее извечным правилом держать всех в неопределенности, а следовательно, в зависимости от ее собственного выбора. К тому же кандидатура католички была крайне непопулярна среди англичан. Тем не менее королева Англии вступила в переговоры. Здесь были возможности для торга, для игры, а значит, и для выигрыша. Ее козырем было право решать судьбу престола, сильной картой Марии — права на него. Их позиции были равны. Это проявилось и в том, что к шотландскому двору устремились дипломатические сваты со всей Европы. Те самые кандидаты, которые соревновались за руку Елизаветы, очень быстро осознали, что брак с Марией Стюарт, шотландской вдовой, может со временем принести в приданое не только Шотландию, но и Англию. Однако это могло случиться, только если Елизавету устроил бы такой брак и она объявила бы Марию законной преемницей.

Итак, по иронии судьбы интрига завязалась вокруг проблемы, которая вызывала раздражение у Елизаветы и вовсе не такие отрицательные эмоции у Марии, ибо последняя твердо намеревалась выйти замуж, хотя еще и не знала, за кого. В течение трех лет королевы переписывались, именуя друг друга «добрыми сестрами», и обменивались подарками (Елизавета одно время носила на запястье медальон с миниатюрным портретом Марии в знак симпатии к родственнице). Их отношения стали ровнее, и, может быть, если бы им удалось встретиться, две молодые женщины смогли бы лучше понять друг друга и проникнуться доверием. Но их трижды намечавшаяся встреча откладывалась по политическим мотивам: во Франции обострились религиозные гонения против гугенотов, и протестантской королеве, по мнению ее совета, не следовало в этих условиях встречаться с католичкой.

Парадоксально, но Елизавета, кажется, была единственной в английских правящих кругах, кто неплохо относился к Марии Стюарт. Все члены Тайного совета как один восстали против идеи встречи с ней и каких-либо переговоров о престолонаследии. Они и думать не хотели о новой католичке (память о Марии Кровавой еще была слишком свежа), да к тому же еще и иностранке на троне. А может быть, их не в последнюю очередь пугала перспектива увидеть на престоле очередную женщину? Не случайно Сесил в ответ на предложения Мюррея пробурчал: «Господь поможет Англии, и у ее величества королевы Елизаветы будет сын-наследник» (и восстановится естественный порядок вещей, добавим мы за него). Действительно, ему, наверное, было страшно вообразить на троне Англии четвертую правящую королеву подряд.

Уильям Сесил тревожился понапрасну: его госпожа не собиралась совершать необдуманных шагов в игре с шотландкой. Назови она Марию своей преемницей, и той или ее будущему мужу сразу захочется скорее получить вожделенную корону, не дожидаясь естественной смерти английской королевы. Средств сократить ее дни нашлось бы более чем достаточно — яд, кинжал, католический мятеж, религиозная война. Она сама прекрасно знала, каким искушениям подвергается претендент при живом монархе. Поэтому Елизавета не могла и не собиралась одобрять ни один из брачных проектов, представленных ей Марией. Ее возможный брак с доном Карлосом, сыном Филиппа II, или любым другим католическим принцем был слишком опасен. Претендентов-протестантов отвергала сама Мария. Шотландка начинала терять терпение, так как угодить ее «старшей сестре» не представлялось возможным. Их партия грозила зайти в тупик.

Чтобы продолжить игру, Елизавета сделала совершенно неожиданный ход. В январе 1563 года она предложила Марии выйти замуж за англичанина, ее подданного, которому она, Елизавета, всецело доверяла бы и которого с радостью увидела бы в соответствующее время на троне Англии. Впервые это предложение было сделано Мэтланду во время переговоров. «Кто же он?» — поинтересовался шотландец и онемел, услышав в ответ: «Лорд Роберт Дадли», тот, кого скандальные слухи связывали с самой Елизаветой, человек некоролевской крови и в глазах света — возможный женоубийца. Пока королева Англии превозносила достоинства лорда Роберта, который в ту пору не был еще даже графом, Мэтланд наконец опомнился от удивления и добродушно посоветовал ей самой подумать о браке с тем, кто, по ее словам, так ей мил. Тем не менее пробный камень был брошен, и через некоторое время Елизавета написала Марии личное послание с предложением подумать об этой кандидатуре.

Поначалу Мария была шокирована не меньше своего министра, главным образом ее не устраивало низкое происхождение Дадли и его скандальная репутация. Однако по здравому размышлению Мария решила, что Лондон может стоить такого брака. А может быть, даже не считая этот союз возможным, она, как и Елизавета, продолжала лишь делать ответные ходы, чтобы не прерывать игры. Так или иначе, переговоры начались, затянувшись почти на год.

Это был удивительнейший брачный прожект, в успехе которого ни «сваха», ни потенциальные партнеры не были заинтересованы. Елизавету было трудно заподозрить в том, что она искренне и всерьез собиралась уступить своего Робина сопернице. Хотя она и доказала, что политическую целесообразность ставит выше эмоций, и теоретически могла пожертвовать Дадли, как поднадоевшей игрушкой, не в ее характере было терять тех, над кем она хотела безраздельно властвовать. К чему было дарить ему корону руками шотландской королевы, когда она сама могла наградить его ею? Если она вела открытую игру, это явно противоречило всей логике ее поведения. Скорее всего, королева ожидала, что Мария откажется от столь невыгодного предложения, даст повод упрекать себя в неблагодарности и вновь отсрочить переговоры о престолонаследии. Потенциальный жених также не выказывал никакого энтузиазма и неоднократно заявлял, что вынужден подчиниться воле своей госпожи, но сам не собирается искать руки Марии Стюарт. Шотландка же выжидала и прикидывала иные возможные варианты. Втайне от Елизаветы, платя «сестре» взаимной неискренностью, она начала переговоры об испанском браке. Тем не менее осенью 1564 года в Лондон прибыл ее посол Джеймс Мелвил, чтобы обсудить условия сделки с Дадли. На его глазах в День святого Михаила тот был возведен в графское достоинство. Теперь королева Мария не могла пожаловаться на его невысокий общественный статус.