Александр Невский. Друг Орды и враг Запада - Андрей Богданов Страница 31

Это "беззаконие, и братоненавидение, и непокорность друг к другу, и зависть, и лживые клятвы на кресте" были нестерпимы пономарю Тимофею. "Кого и ангелы не могут видеть многоочие — крыльями закрываются, — образно писал летописец, — того мы, в руках держа (т. е. обнимая. — Авт.), в оскверненные уста целуем"! За это и Бог нас наказал, и сами мы "без милости растеряли свою власть, и стала она пуста". Действительно, действия властей Новгорода в страшные неурожайные года вызывают, мягко говоря, недоумение.

Недород и голод, особенно на севере Руси, в полосе неустойчивого земледелия, были не в диковинку. В среднем летописи описывают голод раз в восемь лет. Народ страдал, но, судя по тому, что население быстро росло, с голодом всё-таки умели бороться, например внешними закупками. Для новгородских заморских купцов-гостей, имевших свои торговые дворы в больших городах по всей Балтике, крупные торговые операции были вполне обычным делом. С немцами и датчанами, окопавшимися поблизости, в Риге и Дерпте, был мир, а с немцами и датчанами дальними он вообще не нарушался. И, тем не менее, сведений о подвозе зерна гостями в летописи нет! Гостей пономарь Тимофей упоминает лишь в одном контексте: отцы и матери отдавали им своих детей "ис хлеба", т. е. продавали в рабство за еду.

Только люди, никогда не переживавшие "экономических кризисов", скажут, что им незнакома такая картина событий. Вместо того, чтобы бороться с голодом, ввозя зерно, богатейшие купцы республики взвинчивали на него цены, заставляя не столь богатых людей распродавать всё своё имущество: дома, лавки, мастерские. Уже в сентябре кадь (бочка, вмещавшая несколько пудов) ржи стоила 20 гривен, пшеницы — 40 гривен (16 кг 380 г серебра), пшена — 50, а овса — 13 гривен (всего-то около 5 кг 300 г серебра) ^[58]. Результат был предсказуем. "Золотые пояса" Новгорода перерубили сук, на котором сидели. Зачем им были чужие дома, лавки и мастерские, в которых некому стало жить и работать, внося арендную плату новым хозяевам?

"И разошелся град наш и волость наша" и полны были чужие города и страны братии нашей и сестёр" а остаток начал вымирать", — пишет Тимофей. Мёртвые лежали на улицах, псы поедали младенцев. Архиепископ Спиридон, вместо того чтобы побудить власти использовать хранимые им богатства города для борьбы с голодом, а многочисленные и экономически сильные монастыри — поделиться своими запасами с голодающими, нашел смиренного мужа Станилу, который на своём коне даром стаскивал мертвецов в большую яму-скудельницу между Чудинцевой и аристократической Прусской улицами.

Предвидя восстание, посадник Внезд Водовик ушёл с малолетним князем Ростиславом в Торжок. Сторонники Ярослава из "золотых поясов", естественно, направили гнев народа на "черниговскую партию". Её глава Семён Борисович (бывший посадник) был убит, его двор и сёла разграблены, жена арестована. Затем разгрому подверглись дворы посадника, тысяцкого и их родни. Новым посадником был избран (как вы уже догадались) Степан Твердиславич, тысяцким — Никита Петрилович (тоже сторонник Ярослава). Княжичу Ростиславу с издёвкой "указали путь" в Чернигов, куда бежали сторонники его партии. Их имущество новые власти разделили по сотням — корпорациям граждан. 30 декабря получивший приглашение на "стол" Ярослав "вборзе" прискакал в Новгород, принял власть и уже через две недели уехал.

Княжить в Новгороде остались Фёдор и Александр. Они наблюдали, как знатные новгородцы меняли церковную власть, а бедные — "простая чадь" — "резали людей живых и ели; а иные мёртвых мясо и трупы обрезая ели, а другие конину, псину, кошек". Таких юные князья приказывали казнить: жечь, сечь и вешать. Ничего не грозило тем, кто пытался есть мох, сосну, липовую кору и листья. Не могли справиться князья и с толпами, поджигавшими и грабившими дома, в которых, по слухам, имелись запасы ржи.

Не сумевшие добыть пищу хотя бы грабежом валялись на улицах мёртвыми. Трупами заполнили вторую, а за ней третью скудельницу, но не могли похоронить всех. Люди ожесточились. "Брат не жалел брата, отец сына, мать дочери, сосед соседу не уламывал хлеба. Не было милости между нами, — пишет Тимофей, — но была туга и печаль, на улице скорбь друг с другом, тома — тоска, зряще детей, плачущих хлеба, а других — умирающих".

Летописец понимал, что князья Фёдор и Александр не виноваты в этом страшном торжестве голода: "Это же горе было не в одной нашей земле, но во всей области Русской, кроме Киева одного". Лишь весной 1231 г., когда по Новгороду, вдобавок ко всем бедам, прокатился страшный пожар ("казалось, по воде огонь горел, ходя через весь Волхов"), наступило облегчение. Эту фразу летописца я процитирую в оригинале, ибо она, при всей своей неожиданности, того заслуживает:

"Того же лета откры Бог милосердие своё на нас, грешных, сотвори милость свою вскоре: прибегоша немци и(з) замория с житом и мукою, и сотвориша много добра; а уже бяше при конци город сей" ^[59].

Короче говоря, немцы из сотрудничавших с Новгородом торговых городов, вроде Любека, привезли продовольствие тем, кто, будучи богаче и имея более сильный флот, не пожелал обеспечить собственный город! Аналогичная ситуация сложилась и в Пскове, "был глад зол гю всей земле, какого никогда не было", — сообщил местный летописец с ужасающими подробностями, не упомянув при том никаких мер городских гостей и властей по борьбе с бедствием… ^[60]

Зато отец князей Фёдора и Александра сумел обеспечить продовольствием свою дружину. Той же осенью 1231 г. ^[61], Ярослав не повернул с дороги, как старший брат, а тщательно занялся полями противника, "истратив обилия много". Учитывая, какой ценностью в тот год был хлеб, надо полагать, что Ярослав Всеволодович, не вступая в бой, просто собирал вражеский урожай.

Черниговские князья не пошли ответной войной в голодный северо-восточный край, но в 1232 г. нанесли хитро задуманный удар по источнику денежных доходов Ярослава. Давно уже они выкармливали у себя новгородских бояр-изгнанников, рассчитывая взять реванш в республике. Правда, бывший посадник Внезд Водовик не дожил до этого и умер в изгнании в Чернигове. Но его бояре и родичи во главе с бывшим тысяцким Борисом Негочевичем слали с юга шпионов и плели в Новгороде, при юных князьях, хитрую интригу, чтобы вернуться и вновь взять власть.

Внезапный набег отряда пяти бояр-изгнанников на Новгород провалился. Трубчевский князь Святослав, которого они сманили с собой, обещав "стол" в Новгороде, ещё на подступах к городу повернул и ушёл с дружиной назад, получив известия, что власть князей Фёдора и Александра не так слаба, как ему рассказывали (вместо Новгорода он с полоцким войском позже "взял на щит" чуть менее богатый Смоленск). Действительно, молодые князья пользовались поддержкой новгородцев, хотя и заговор имел глубокие корни. В Новгороде в те дни "был мятеж велик". Однако сторонники Ярослава и его дружинники, оставленные при сыновьях, сумели восстановить контроль над городом.