Алла Ларионова и Николай Рыбников. Любовь на Заречной улице - Лиана Полухина Страница 31

Более близкое наше знакомство с этой чудесной парой произошло во время поездок по стране с концертной программой „Товарищ кино“».

Наталия Гвоздикова: В этих поездках мы все жили одной большой семьей. Выезжали на концерты несколько раз в месяц. Это было интересное и полезное мероприятие. Мы несли, это не громкие слова, искусство в массы. Для участников концертов это была и работа, и творчество, и дружеское общение. Мы расширяли свой кругозор, лучше узнавали страну, нашего зрителя.

В программе «Товарищ кино» участвовали не только артисты театра и кино, но и представители других видов искусств: композиторы, певцы, артисты балета, эстрады. Труппа набиралась до 80 человек. А еще оркестр. Мы занимали несколько вагонов в поезде, целые самолеты. В этих поездках мы познакомились поближе со Смоктуновским, композиторами Марком Фрадкиным, Яном Френкелем, Юрием Саульским, Никитой Богословским, балеринами Маликой Сабировой, Надеждой Павловой, с солистом балета Вячеславом Гордеевым… Режиссером программы был Юрий Левицкий, актер Театра имени Гоголя. Каждый концерт длился не менее трех часов. Выступления проходили на стадионах, во Дворцах спорта, в концертных залах. Мы проехали с концертами по всем республикам Советского Союза, по самым большим его городам, и даже не раз, и всюду были аншлаговые залы.

Состав участников программы «Товарищ кино» постоянно пополнялся новыми именами. Так, после появления на экране гардемаринов Светланы Дружининой в программу пришел Дмитрий Харатьян.

Мое вхождение в этот за многие годы уже сложившийся коллектив было не без трений, многим оно пришлось не по душе. Надо же, какая-то молодая актриса, к ней кто-то проявляет интерес, просит автограф, ей дарят цветы. Очень это сильное чувство – зависть, ревность к успеху. Меня не называли по имени, а говорили, к примеру, так: «Вот вы…». И чуть ли не пальцем при этом указывали. Алла Дмитриевна, в отличие от других, была приветлива с молодыми, быстро находила с ними общий язык и разрушала стену отчуждения. Благодаря ей у меня постепенно пропал страх перед тем, что кто-то может меня обидеть, как– то унизить. Я стала держаться более уверенно, уверенность эту каким-то образом придавало мне общение с ней.

В Москве, когда я решила устроить у себя дома девичник, первой, кого я пригласила, была Алла Дмитриевна. Мы очень хорошо провели время, много о чем говорили, много что вспоминали, и я отметила, что при всем своем остроумии она не злословила ни по чьему поводу, не была категорична в оценке людей, стремилась их понять, а не осудить.

С Рыбниковым у меня, естественно, были другие отношения, хотя бы потому, что он мужчина. Николай Николаевич был человек настроения. Я видела его в плохом расположении духа. Видела и веселым, склонным к шутке, к розыгрышу. Вот тут-то надо было проявлять осторожность и бдительность, что я поняла не сразу.

Как-то концерт «Товарищ кино» вела я. Открывая его, должна была подойти к микрофону и сказать: «Внимание, внимание! Говорит и показывает „Товарищ кино“!». Когда я уже выходила на сцену, Рыбников, оказавшийся рядом, с серьезным видом предупредил: «Смотри, не скажи вместо этого: „Внимание, внимание! Говорит Германия!“».

А много ли человеку, который к тому же волнуется, надо? В результате я запнулась после слова «говорит», потом уверенно произнесла «Москва». Дальше должен был идти киноролик, но я от ужаса забыла весь текст и, повторив: «Внимание, внимание! Говорит Москва!», с позором покинула сцену.

А Рыбникову было в кайф, что он, как говорится, подрубил меня под корень.

На концерте в Питере я решила взять реванш. Дело было на Пасху. Должны объявить выход на сцену Рыбникова. Ведущий начинает: «Народный артист…». На этих словах я подскакиваю к Николаю Николаевичу и с восклицанием «Христос воскресе!» хлоп ему в каждую руку по пасхальному яйцу. Он в растерянности застывает с этими яйцами, и я понимаю, что так, с ними, он и выйдет на сцену. Тогда уж посмеюсь я.

Но случается непредвиденное: ведущая по ошибке объявляет народного артиста Советского Союза Всеволода Санаева, а тот к выходу не готов, рассчитывая на то, что минут двадцать займет выступление Рыбникова. Сидит себе за кулисами спокойненько, в шахматы играет. Рыбников в сердцах бросает яйца и начинает метаться. Мне становится смешно от всей этой ситуации… А Николай Николаевич подходит ко мне и говорит: «Ну, подожди! Один – один! Но счет еще не закрыт!».

Кадр из кинофильма «Девушка без адреса». 1958 г.

Евгений Жариков: «В этом плане они с Ларионовой были разные. Она меньше была склонна к розыгрышам, могла посмеяться над собой, острый момент сгладить шуткой. Рыбников же был большой выдумщик, обожал розыгрыши, обладал чувством юмора. Но когда кому-нибудь удавалось подшутить над ним самим – расстраивался. Не любил, когда над ним подтрунивали. Сердился, что-то гудел себе под нос. Впрочем, это многим свойственно, не любить, когда над ними подшучивают. А потому никто не обращал на эту реакцию внимания, и розыгрыши продолжались, не обязательно связанные со сценой.

Случались у нас в поездках разные смешные истории. Однажды Рыбников опоздал на концерт аж на два часа – не переставил стрелки часов на местное время. После этого, куда бы мы ни приезжали, даже если только на один день, он всегда напоминал всем о необходимости это сделать. А однажды Рыбников, выступая на стадионе, вдруг забыл слова второго куплета песни из „Высоты“ – „Не кочегары мы, не плотники“. Первый – помнил, а дальше – нет. Так он вместо второго опять запел первый, „прокочегарил“ таким образом всю песню. Когда он покидал сцену, оркестранты заиграли музыку песни „Трус не играет в хоккей“. Музыканты наши были тоже с юмором. Зрители их шутку поняли, Ларионову и Рыбникова публика встречала очень хорошо. Их знали, их любили, им аплодировали, не жалея ладоней. Особенно Рыбникову, когда он пел песни из кинофильмов.

Вообще эту пару любили многие, не только зрители. Они вместе со всеми, если приходилось, терпели какие-то неудобства. На репетициях ждали своей очереди вместе с новичками, вчерашними студентами. Вместе со всеми ездили на экскурсии, ходили на выставки, в музеи. С ними приятно было общаться, приятно наблюдать, как они относились друг к другу.

Ларионова звала мужа Коля. Когда же он начинал себя плохо вести – Николай Николаевич. Если и это не помогало, могла употребить какое-нибудь крепкое выражение, не из самых крепких, конечно. Но в ее устах это не выглядело грубой бранью. Она не злилась, она вообще была добрым человеком. Она не ругала мужа, а поругивала. На что он, впрочем, не очень реагировал. Они любили друг друга, но чувства свои напоказ не выставляли.

У них были и недоброжелатели, которые распространяли о них сплетни, лезли в их личную жизнь. Но они как-то умели от этого отстраняться, да и Рыбникова побаивались».

Наталия Гвоздикова: «Они скучали по своим дочкам. Когда мы после концертов собирались у кого-нибудь в номере – поужинать, отдохнуть, разговор обязательно заходил о детях, и они рассказывали о своих девочках, какая что сказала, как рассмешила или, наоборот, чем огорчила. Очень о них беспокоились, делились проблемами.