Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - Андрей Раевский Страница 31

Сенат их состоит из четырех бургомистров и определенного числа сенаторов. Ученые и купцы имеют право на занятие мест этих. Дворянство они никогда иметь не хотели, и прежде каждый гражданин, который желал поселиться в Гамбурге, должен был дать клятву, что он не дворянин, не раб и не католик.

Заведение, делающее честь и наиболее поддерживающее внутреннее благосостояние Гамбурга, есть патриотическое Общество. Оно заботится о доставлении нужной помощи и вообще обо всем, что может служить к счастью и развитию способностей граждан. Училища, больницы, разные ремесленные заведения находятся в его распоряжении и содержатся на собственном счете Общества.

Гамбург лежит почти у самого втечения Эльбы в море Немецкое. Небольшая река Альстер, выходя в герцогстве Голштинском и протекая Гамбург, впадает в Эльбу; в самом городе Альстер образует небольшое четвероугольное озеро, на берегу которого посажена аллея, известная под именем Юнгферштиг, что значит дорога девиц. Не знаю причины, почему дано ей такое название, но во время пребывания нашего я не видал почти ни одной хорошей женщины, и гуляющей по бульвару, особенно вечером. Впрочем, улица эта есть самая лучшая: все другие тесны и неопрятны; дома странной, весьма некрасивой архитектуры. Каналы, которые проведены между домами, облегчают сообщение и привоз товаров водой к самим магазинам, но их содержат с большим небрежением, и оттого в летнее время нельзя без отвращения пройти мимо. Площади нет ни одной порядочной. Из домов достойны замечания: здание, назначенное для пребывания французского главнокомандующего, в то время генералом Беннигсеном занятое, Аполлонова зала, в которой был и прежде французский театр, и еще несколько частных домов; нет никакого памятника общественного, не видно и следов необыкновенного богатства жителей.

Разврат достиг здесь высочайшей, неимоверной степени. Ни в одном из больших городов, которые удалось мне видеть, не встретил я подобного соединения глупой гордости и корыстолюбия, богатства и скупости, наружного патриотизма и самого низкого себялюбия. Я нашел здесь две господствующие партии: одна привержена к обычаям, нравам – одним словом, ко всему английскому; другая старается подражать французам. Весьма мало честных немцев, которые не хотят быть обезьянами чужестранцев. И в самом платье видно различие мнений: одни носят фраки до самой земли, другие – коротенькие; впрочем, подражатели англичан несравненно глупее и дерзновеннее других. В Гамбурге, как и в Лондоне, военное звание уважается весьма мало: скоро утихло первое волнение обрадованных граждан, скоро привыкло их зрение к мундирам русским, и некоторые безумные мещане, у которых степень достоинства определяется количеством золота, осмелились явным образом оказывать глупую свою гордость, но русские умели смирить их: два или три происшествия, делающие честь имени русскому и унизившие надменность движущихся мешков, победили закоренелый их предрассудок насчет воинов, и особенно насчет воинов Александра. Мне кажется, что бедный иностранец, нуждой или стечением несчастных обстоятельств завлеченный в Гамбург, должен умереть с тоски и отчаяния. Жители здешние, всегда окруженные иностранцами, не имеют, однако ж, никаких сношений с ними, кроме торговых. Эгоизм невероятный! Здесь всякий живет только для себя, нет того дружества, гостеприимства, которыми так славится милая наша родина. По моему мнению, для человека праздного гораздо приятнее жить в небольшом уездном городке нашем, нежели в столь обширном и многолюдном Гамбурге. В трактире (Hotel de Russie), в котором обыкновенно обедала большая часть русских офицеров, встречал я часто одного бывшего сенатора, старика лет в семьдесят. Он имел, по уверению его соотечественников, несколько миллионов и, несмотря ни на богатство, ни на старость свою, не держал стола дома.

Спустя несколько времени по вступлении россиян в Гамбург происходило и торжественное вшествие войск Ганзеатических. Надобно отдать справедливость, что все они одеты были очень хорошо, особенно гвардия. Не могу судить об их мужестве, ибо весь круг их действий простирался на несколько миль от Гамбурга до Меллена, только у этого последнего места имели они случай познакомиться с пулями и ядрами. Потеря их во все продолжение похода простиралась человек до тридцати, но, несмотря на это, жители, по свойственному им самолюбию, почтили прибытие войск своих особенным торжеством, таким точно, какое видели мы, вступая в этот город!.. Столь же щедро сыпались и цветы, и лавры, девушки, может быть те же самые, которые встретили нас, встретили своих соотечественников. Один сенатор или бургомистр (не помню) говорил им приветственную речь, в которой называл их щитом Германии, победителями Наполеона, освободителями Европы. Признаюсь, что после этого не так уже приятно было воспоминание сделанной нам встречи, тем более что ганзеаты оглушали нас, трубя о своих подвигах. Один город Гамбург выставил до 3000 воинов. Узнав их, мне неудивительным казалось неуважение, оказываемое жителями к званию воинскому: все почти офицеры из самых бедных ремесленников и купцов; даже главный их начальник (не помню его имени) был прежде крыльщиком. Мудрено ли, что общественные отношения делают их несравненно ниже богачей, от которых зависит будущая судьба воинов и их семейств.

Всего удивительнее встречать здесь на каждом шагу людей, даже самого низкого звания, которые говорят на трех, четырех и более языках. Это происходит от бесчисленного стечения иностранцев всех наций и от всемогущей необходимости, ибо редкий купец согласится принять в услужение человека, не знающего по-французски и по-английски.

Театр здешний довольно хорош; только, судя по многолюдству жителей, весьма тесен. Шварц, Якоби Герцфельд, Шмидт и Костенобле заслуживают полное, справедливое уважение зрителей, особенно двое первых в ролях трагических; Костенобле – изрядный комик, но действует более для посетителей галереи, нежели для просвещенной публики; Герцфельд (он и содержатель театра) хороший же актер, но, к сожалению, равно как и Шмидт, имеет звук голоса весьма неприятный; о прочих актерах и упоминать не считаю нужным. В опере отличается девица Беккер. [28]Она действительно поет превосходно, но природа, одарив ее чувством и прекрасным голосом, не дала привлекательной наружности. Другая певица, Ашенбрунер, представляется совершенно в противоположном виде. Имея довольно красивое лицо и приятный голос, она не имеет души, не имеет ничего, что бы могло тронуть сердце и воспламенить воображение, и между тем несчастная к ней страсть одного офицера нашей армии (князь Б.) привела его к дверям гроба. Всем из наших товарищей известна кончина этого молодого человека. Я не говорил ничего о девице Вреден: она есть лучшая и единственная актриса. В 18 лет занимает она первые роли в комедиях, трагедиях и даже операх. Трудно согласить эти три, одно другому противоположное, дарования; но милая Вреден знала искусство нравиться зрителям. Из певцов оперы только Шрадер и Генле достойны внимания.

Немцы, скупые, расчетливые в жизни домашней, ищут удовольствий вне домов своих: по сей причине даже в самых малых городах Германии найдете вы клубы, куда по вечерам собираются лучшие граждане толковать о политике, курить трубки, играть по грошу в бостон и прочее. Гамбург, будучи одним из богатейших и многолюднейших городов Европы, более всего изобилует ресторациями, кофейными и тому подобными домами. Там с утра до ночи толпятся любопытные иностранцы, праздные жители и веселые офицеры всех наций. Бильярд, шашки, домино (а за городом кегли, качели и другие забавы) занимают посетителей; газеты и журналы, из всех государств получаемые, афишки, разные объявления лежат перед глазами вашими; всякие закуски, напитки, чай, кофе – одним словом, все, что хотите, можете иметь здесь – однако ж не за дешевую цену. Кто богат деньгами и любит вести жизнь рассеянную, тот в Гамбурге имеет случай убить время весьма разнообразно; напротив, кто любит жизнь общественную, благородные наслаждения души и сердца – тому покажется тягостно покупать удовольствия с гибельной потерей и времени, и нравственности. Должно целый день жить на улицах и в публичных домах. За дружескую улыбку, за нежный взгляд – должно платить деньги. Нередко видал я сам, что ближайшие родственники моего хозяина, зашедши нечаянным образом во время обеда, не были приглашены сесть с ними – и, поговорив о деле, уходили, не обижаясь таким сухим приемом. Частных балов здесь почти никогда не бывает, да и сами дома расположены весьма неудобно для принятия многочисленного общества, и бедные женщины в просвещеннейшей стране Европы осуждены на томительное уединение. Неудивительно, что они так искусны в домашнем хозяйстве; ибо не имеют возможности вести жизнь рассеянную. Они видят свет только в театре, на гуляньях, в церквах и других публичных местах. Впрочем, романтические, чувствительные немки умеют в полной мере пользоваться этими краткими минутами свободы.