Герой советского времени. История рабочего - Георгий Калиняк Страница 31

В один из дней я встретился с раненым, передвигающимся на четвереньках. У него были повреждены ступни ног, и он не мог на них наступать. Вот он и полз на руках и коленях. Я хотел ему помочь, но он решительно отказался от моей помощи и посоветовал: «Ты помоги кому-нибудь другому, а я уже сам доползу». А ползти ему еще оставалось метров шестьсот.

Однажды мне попался и такой раненый. Как только начинали рваться снаряды, мой подопечный начинал истерически кричать: «Спрячь мне голову, спрячь мне голову!» Куда я мог спрятать его голову, если лежал с ним рядом, уткнувшись носом в землю, и нечем было дышать от взрывчатки. Сначала мне было смешно слышать эти причитания. Но они повторялись так часто, что наконец [они] мне надоели. И я заорал на солдата и пригрозил бросить его, и пусть он добирается к медикам, как хочет, если не прекратит свои вопли. К этому я добавил несколько просоленных фраз, обычно не употребляемых в медицине, но применяемых широко в народной терапии. Наверно, солдат правильно понял меня и мое милосердие. Так как в дальнейшем совместном путешествии он молча переносил выпавшие на нашу долю тяготы.

Дожили ли эти солдаты и другие, которым я помогал, до Победы? Ведь впереди еще оставалось два года войны. Но я очень хочу верить, что этот желанный день они встретили здоровыми, и, будучи ветеранами, успешно воюют со своими внуками.

Часто думаю, если я, здоровый мужик, так изматывался, помогая раненому, то как работали наши девушки-сестрички, вытаскивая из пекла солдат, чуть ли не вдвое тяжелее себя.

Вспоминаю Зою Коваленко из санроты. Это была маленькая девушка, которую так и звали Зоя-маленькая. В один из боев ее контузило, и она три дня непрерывно дергала головой и мигала глазами. Как она стала бояться каждого снаряда, эта маленькая сестричка! Но она не ушла в тыл, а продолжала делать свою милосердную работу. Через несколько дней все прошло, и она даже подшучивала над своими страхами. В марте 1944 года в лесу под Нарвой бродячая группа фрицев наткнулась на палатку с ранеными, которых опекала Зоя. Она встала на защиту раненых и была буквально изрешечена автоматами этих гадов.

Много за войну погибло сестричек, телеграфисток, радисток и девушек других специальностей. Только в нашем полку из 54 девушек, начавших войну, до Победы дожили 5 человек.

Вечная вам память погибшие сестрички, наши боевые подруги!

Горячие боевые дни под Арбузово подогревались жгучими лучами июльского солнца, которое беспощадно припекало во все свои градусы. Душные ночи не приносили прохладу. Хотелось пить, но воды не было. В некоторых [воронках] скапливалась желтая торфяная вода, но мы ее не пили. К тому же часто в воронке лежали останки погибшего солдата. Обычно я ожидал ночь. Тогда пробирался к Неве, где пил сладкую, прохладную невскую воду. У берега из воды торчали башни утонувших танков, погибших еще во время боев на Невском Пятачке. Иногда на мелководье прибивало течением и волнами погибших товарищей.

Случалось по ночам выполнять неприятную, но нужную работу – хоронить однополчан. Использовали для этого большие воронки от бомб и снарядов. К утру уже нельзя было определить место захоронения. Снаряды уродовали землю до неузнаваемости.

А через несколько дней приходил приказ из штаба: забрать пирамидки[55] и установить на месте захоронения. Приказ мы выполняли, но устанавливали пирамидки приблизительно, а к утру от них не оставалось следов. Их уничтожали фашистские снаряды. Такова правда войны.

В бою нас поддерживала бригада легких танков. Эти шеститонные малютки с экипажем в два человека и маленькой пушечкой (32 мм)[56], были уязвимы для снарядов любого калибра. Они стояли позади пехоты метрах в двухстах, закопанные по башню. Немцы их не видели, но стреляли по площадям и попадали в танки.

Ночью приходил тягач вытаскивать подбитые танки. Тягач это тот же танк КВ, но без башенки. У него мощный мотор, и когда он начинал работать, то рев мотора слышали фрицы, и им казалось, что у нас происходит черт знает что. Поэтому они открывали сумасшедший артиллерийский огонь. Тягач замолкал, и наполовину уменьшалась артиллерийская суматоха. Затем тягач снова начинает вытаскивать своего младшего брата, и опять усиливают огонь немецкие батареи. А мы-то, пехота, думали, что ночью будет потише и можно будет прикрыть глаза. Это многодневное недосыпание в бою накапливает в организме усталость и сон. Вот почему, когда раненый попадает в госпиталь, он несколько дней все время спит. Его будят покушать, и он делает это с открытыми глазами, а сам спит. Ему делают перевязку, а он не видит врача и сестры – он спит, хотя и стонет от боли.

Наступает утро и ночные сумасшествия вступают в дневные права. Иногда в два-три часа ночи над полем боя появляется «старшина». Так мы называли учебный самолет У-2, который изготовлен из фанеры и перкаля. После войны этот самолет переименовали на ПО-2 по фамилии конструктора Поликарпова[57]. На этом самолете делали свои первые воздушные шаги курсанты авиационных школ.

Во время войны У-2 приспособили для ночного бомбометания и он стал легким ночным бомбардировщиком с женским экипажем. Командовали полками этих бомбардировщиков Герои Советского Союза Гризодубова и Раскова. Работали У-2 и связистами, развозя приказы армии штабам корпусов и дивизий.

Но [наш] «старшина» бомб не имеет. На нем установили мощный репродуктор, по которому экипаж передает сводку Совинформбюро. «Старшина», невидимый, тихо плывет в небе над израненной землей. Вначале передача идет на русском языке, а затем повторяется на немецком. Начинается передача – и фронт стихийно замолкает, как завороженный. А затем чары рассеиваются, и огонь на земле начинает бушевать с новой силой.

Через двенадцать дней нас сменяет другая часть. От полка в две с лишним тысячи человек осталось триста, это если считать солдат и офицеров тыловых подразделений.

В нашем взводе погибли Петренко, Марков, не вернулся из разведки Попов. Были и другие потери. Но жертвы были не напрасны. Мы измотали немецкие дивизии, и штурм Ленинграда не состоялся. К тому же мы не позволили немцам перебросить войска на Курскую дугу, где шло величайшее танковое сражение Второй мировой войны.

В бою я все время присматривался – не встречу ли Лешу Ямщикова. Но не увидел его ни живого, ни мертвого. Прости мне, Леша, что я не нашел тебя.

Полк выходит из боя. Начал выходить утром с первыми проблесками зари. Для расквартирования полку определено место на правом берегу Невы километрах в двенадцати от передовой. Штаб полка и некоторые подразделения уже на месте.

А у Арбузово продолжают выходить остальные солдаты. Вот идет группа из 37 человек. Все грязные, обросшие бородами, с потухшими глазами и пожелтевшими лицами. Это идет первый батальон, который ведет командир третьей роты, оставшийся в строю. Перед боем батальон насчитывал около четырехсот человек. Идет взвод ПТР. Четыре человека и два противотанковых ружья. Вот и весь взвод.

И когда они подойдут к расположению полка, их внимательно будет рассматривать старшина роты автоматчиков, рота которого пришла уже на место. Старшина высматривает свою подругу Анечку, что с ней? Он знает, что она может появиться только с третьим батальоном, но все равно провожает взглядом каждого солдата. Медленно, молчаливо идут измотанные боем солдаты.