Гоголь в Москве - Нина Молева Страница 31

Летом 1837 года болезнь вынудила Белинского ехать лечиться на Кавказ. По возвращении оттуда он переменил квартиру.

Двенадцать лет боролась общественность Москвы за сохранение дома Лобанова-Ростовского. В защиту дома выступала «Литературная Россия», получившая успокаивающие заверения со стороны тогдашнего первого секретаря РК КПСС Свердловского района Москвы т. Глинского. Тем не менее, перейдя в аппарат МГК КПСС, тот же т. Глинский, теперь уже в должности заведующего Отделом культуры горкома, способствовал давно намеченному сносу «строения, недостойного имени великого человека». На месте, где должен был появиться памятный знак, появился уродующий перспективу старинного переулка провал, плотно забитый автомашинами. И снова никаких нарушений закона: разрешение, на снос, снятие с государственной охраны – все было проведено единолично тогдашним зампредом ЦС ВООПИК В. Н. Ивановым, игнорируя мнения членов Общества и Московского городского его отделения. Объяснение, данное задним числом, гласило: не установлено, в какой части дома – левой или правой – находилась квартира Белинского, а какую-то часть все равно надо снести, идя навстречу нуждам города.

Сегодня все это пространство (рядом с Городской Думой) занято многоэтажками пресловутой «точечной» застройки.

* * *

Итак, Гоголь в преддверии «Ревизора». Москва подарила ему не только великое множество «дружеских знакомств», по его собственному выражению, но и то, о чем о втайне мечтал, – безусловное признание его собственного выдающегося актерского дарования. Ведь в лицейские годы он считал себя одинаково «годным» к четырем профессиям, среди которых сцена (после служения справедливости на государственной службе в качестве чиновника!) занимала второе место. Чего стоили слова самого «папаши Щепкина»: «Подобного комика не видел и не увижу! Вот высокий образец художника, вот у кого учиться!» Или отзыв М. П. Погодина: «Какая истина, остроумие! Какие чиновники на сцене, какие канцелярские служащие, помещики, барыни! Талант первоклассный».

Ф.Ф. Кокошкин

Гоголю удается познакомиться с Федором Федоровичем Кокошкиным, создателем московской казенной сцены и талантливым режиссером. Его «Соловьиный дом» на Арбатской площади (Никитский бульвар, 6) был настоящим театральным центром Москвы. Кокошкин предоставлял здесь квартиры ведущим актерам Московской конторы императорских театров и, по своему усмотрению, тем из начинающих, которые заявляли о недюжинных своих способностях, так он, исходя из московских разговоров, разыскал на клиросе соборной церкви Новоспасского монастыря певчего с удивительно красивым и сильным голосом. Помощник приказчика на торговле лесом Николай Лавров никогда не бывал в театре, но Федор Федорович сходу предложил юноше поселиться у него и немедленно начать учиться. Лавров сначала отказался, но потом пришел к Кокошкину, был поселен в «Соловьином доме», откуда через год с небольшим вышел великолепным оперным певцом с большими актерскими возможностями. На открытии Большого театра он дебютировал в роли Аполлона и, по словам С. Т. Аксакова, «очаровал зрителей… прежде чем они могли очнуться от забвения и приветствовать в нем актера».

Николай Владимирович Чиркин (по сцене – Лавров) превосходно играл Шекспира, в жанровых ролях не уступал самому «папаше Щепкину» и был первым исполнителем роли Мельника в драматической постановке пушкинской «Русалки». Итальянские знаменитости с восторгом писали о необычайно широком лавровском диапазоне голоса: он пел партии от теноровых до басовых. А среди москвичей долго держалось убеждение, что Аполлон, управляющий квадригой на фронтоне Большого театра, вылеплен именно с Лаврова.

В 1835 году в «Кокошкинской академии» жил и композитор Варламов, написавший в этих стенах свыше семидесяти своих и поныне остающихся в репертуаре вокалистов романсов. Гоголь по-своему способствовал популярности и без того широко известного композитора: Хлестаков в «Ревизоре» напевает варламовский «Красный сарафан»: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан. Не входи, родимая, попусту в изъян…» И как тут не упомянуть, что Варламов был одним из гостей пушкинского «мальчишника» накануне свадьбы поэта, а у самого него целую неделю гостил гастролировавший в Москве Ференц Лист.

С «Соловьиным домом» связаны имена десятков деятелей культуры, но ни абсолютная историческая ценность бывшей усадьбы князей Шаховских, ни бурные протесты москвичей не спасли старого дома. Он был снесен за два часа до приезда на Арбатскую площадь для закладки часовни Борисом Ельциным. Старая, начала XVIII века, кладка упорно не сдавалась, и целый фронт могучих бульдозеров раз за разом повторял атаку на историю под ливневым потоком воды пожарных брандспойтов. И странная символика: дом, заявленный на охрану, уничтожался именно в то время, когда в Мелехове проходил юбилейный съезд театральных деятелей, посвященный памяти Михаила Чехова. Именно в «Соловьином доме» долгие годы жил сам Чехов, работала его знаменитая студия и была написана чеховская книга о сцене. На образовавшемся пустыре долго размещалась платная автостоянка, затем по выходным дням ютился рынок. Сегодня пустырь ждет многоэтажной застройки некоего гостиничного и торгового комплекса, само собой разумеется, не на московский – на «интернациональный» манер.

Гоголь в полном смысле теряется от множества именитых московских знакомств. Среди них оказывается Денис Давыдов, только что приобретший свой знаменитый «Пречистенский дворец» (Пречистенка, 17-а) и Е. А. Баратынский, первые годы своей семейной жизни проведший в доме родителей жены, в переулке, который так и не может обрести своего настоящего названия. Еще недавно он был улицей Станкевича (№ 6), сегодня стал Вознесенским, хотя с конца XVIII века и до 1922 года оставался Большим Чернышевым по имени генерал-губернатора Москвы графа Захара Григорьевича Чернышева. Герой Семилетней войны, приведший свои полки в 1760 году в Берлин, генерал-фельдмаршал З. Г. Чернышев стал и строителем «Дома Моссовета», выкупленного затем у его вдовы для официальной резиденции правителей города.

Дом Баратынского был по-настоящему знаменитым в Москве. Гоголь побывал здесь в древних палатах Сумароковых. В дальнейшем дом перешел в семью Станкевичей, а после Октября в дворовой его части поселился архитектор И. В. Жолтовский, до самой своей кончины сохранявший нетронутым кабинет, который видел Гоголя, – с потолком, расписанным гризалью, штучными паркетными полами, тонкой лепниной по стенам. Нет на доме и никаких памятных досок, если не считать слишком грузного памятного барельефа Жолтовского. Тем более трудно говорить о сохранении каких бы то ни было исторических элементов. Судя по мелькнувшему у дома транспаранту, его переделка предпринимается фирмой кутюрье В. Юдашкина.

* * *

«Всякий раз, как еду мимо него, любуюсь им; это отель или дворец, а не дом».

Д. В. Давыдов – П. А. Вяземскому. 1835

Может быть, мечтал об этом доме Денис Давыдов еще в детстве, которое прошло на той же Пречистенской улице. Здесь он родился, и юные годы поэта делились между московской улицей и отцовским поместьем – селом Бородино, у которого разыгралось легендарное сражение. Дом значился под № 201 пречистенской части и составлял тогда собственность генерал-майора Гаврилы Бибикова, брата печальной славы «усмирителя» Пугачева, отца двух декабристов. Двухэтажный, каменный, в глубине окруженного флигелями двора, он рисовался одной из тех городских усадеб, которыми была так богата до-пожарная Москва… Этому дому немалую известность принес и крепостной музыкант Бибиковых Данила Кашин, композитор и дирижер капеллы. Он первый введет в Москве практику авторских концертов, а его хоры, вроде «Защитники Петрова града», будут исполняться по всей России. В 1831 году здесь побывает на балу Пушкин, а еще через четыре года дом перейдет к Денису Давыдову. Переменив после выхода в отставку несколько московских квартир, поэт решится на покупку бибиковских владений. Дом будет им приобретен на имя жены – «генерал-лейтенантши Софьи Николаевны».