Признания мои и комиссара Мегрэ - Жорж Сименон Страница 31

Садясь на корабль в Гавре, я увозил с собой, помимо всего прочего, образ Франции – это было обычное воспоминание, но, бог весть по какой причине, оно не покидало меня во все время моего кругосветного путешествия и ничуть не потускнело к тому дню, когда я высадился в Марселе.

А между тем это был сущий пустяк! За несколько дней до отъезда я оказался в одной французской деревушке, похожей на сотни других деревушек. Я сидел в кафе под открытым небом и поглядывал на столик, за которым шла игра в белот.

Было часов пять вечера. Только что зажегся свет. Магазины и конторы в центре еще работали, а здесь с трех часов собралось несколько игроков и болельщиков.

Среди них молодой человек не старше тридцати… Он никогда нигде не работал. Или нет, простите! На приданое жены он купил магазинчик школьных принадлежностей, где она торгует, пока он играет в карты… Неудачник!

Рядом старый доктор. В свое время был врачом-интерном. Ему прочили место главного врача больницы. Красное вино, карты… Теперь он практикует здесь, в провинции, у него не слишком опрятный кабинет, куда заглядывают только невежественные крестьяне…

Еще один неудачник!

Тайна голубой комнаты

А вот совсем молодой неглупый парень: ему привалила удача продать один за другим четыре роскошных автомобиля и получить комиссионные – с тех пор он уже несколько лет не желает заниматься ничем другим, хотя ничего больше ему не удается продать!

Внезапно я заметил за мраморным столиком знакомое лицо, пригляделся… Этот человек был художником – несколько лет назад я случайно у него отобедал.

Мне представилась его уютная мастерская на левом берегу, неженка-жена, молоденькая дочка – высокая, с аппетитной фигуркой и дразнящей улыбкой, я вспомнил, какой был чудесный обед – замысловатые закуски, гусиная печенка, недурные вина.

Великим художником этот человек никогда не был, но он жил. И жил очень славно.

И вот я встречаю его здесь, за пятьсот километров от дома,– засаленный галстук, жалкое сомбреро, взгляд прикован к рюмке перно.

–Какими судьбами?– спросил я.

Как только он поднял на меня глаза, я понял. То был взгляд человека, который сдался, взгляд иронический и вместе с тем жалобный; время от времени в нем вспыхивал огонек ненависти ко всему человечеству.

–Ищу работу… Кризис…

–Работу? Какую?

–Любую!

Это означало – никакую. Он не умеет ничего, кроме как писать картины на вкус коллекционеров средней руки. И прекрасно это сознает. Потому-то он и заказывает вторую рюмку перно, а за второй третью. В одно тоскливое утро он уехал из дому, объявив:

–Поищу-ка себе какое-нибудь занятие в провинции!

И вот уже которую неделю он пьет аперитивы во всех кафе на площадях захолустных городишек и деревень.

Еще один неудачник! Повторяю, все они вспоминались мне, покуда я плыл с севера на юг и с востока на запад, странствовал в тропиках, добрый десяток раз пересекал экватор, с атолла в Тихом океане переносился в леса Южной Америки или высаживался в очередном порту Экваториальной Африки.

Вспоминались мне и другие неудачники. Например, один старик, служивший в колониях; вернувшись из джунглей, где провел двадцать лет, он основал в одном из департаментов Центральной Франции компанию транспортных перевозок.

Дело у него не пошло. Он занял у меня. Влез и в другие долги. Месяц за месяцем он отсрочивал свое разорение.

Что с ним теперь? Я встретил его в том же кафе, и он мне объявил:

–Через месяц, если кто-нибудь поможет мне продержаться, я получу субсидию, и тогда дело начнет приносить такой доход…

Между тем у него остался всего-то старенький грузовичок «форд»!

Неудачник… Неудачники…

А сколько их еще – тех, к которым я непрестанно обращался в мыслях, о которых с такой нежностью думал вдали!

Например, рабочий, славный парень: благодаря терпению и трудолюбию, он изобрел способ вдвое повысить производительность станка. Продал патент, получил несколько тысяч франков. Потом уселся в кресло. Прикрыл глаза. Запретил детям шуметь. Объявил:

–Я работаю!

И вот уже двадцать лет кряду он работает таким образом; семья бедствует, а он все толкует о химерических изобретениях. Потому что в один прекрасный день он сделался изобретателем; теперь его дом рушится, но он ничего не замечает.

Или, например…

Впрочем, к чему перечислять? Вы сами их знаете. На свете всякой твари по паре, среди нас живут тысячи слабых, невезучих, витающих в облаках, анемичных или больных людей, гоняющихся за химерами, в которые они истово верят, а порой уже и не верят.

Это наши, здешние неудачники. Их можно встретить в парижских и захолустных кафе, в деревнях, в портах; все они более или менее явно мечены особой метой, достаточно потасканы и потерты.

Они едят. Они живут. У каждого семьи или близкие люди, родители или дети. Многие из них ожесточены. Большинство пьет. И все-таки дни летят, принося им какие-то надежды и нехитрые радости.

Как бы мне выразить то сокровенное чувство, только теперь завладевшее мною (прежде, до отъезда, его у меня не было)?