Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - Вольфганг Акунов Страница 31

Человек, перед которым смиренно склоняли головы восточные владыки, не мог равнодушно отнестись к выраженному ему при всем честном народе вице-королем пренебрежению (да что там — публичному оскорблению!). Не дожидаясь, пока Алмейда войдет в ворота крепости, Албукерки потребовал от дома Франсишку выполнить, наконец, приказ короля Мануэла и уступить власть над Индией ему, дому Афонсу, новому вице-королю.

«К чему такая спешка?» — бросил Алмейда легкомысленным тоном через плечо, входя в крепостные ворота.

В любом случае, дом Франсишку никак мог отплыть в Португалию в наступившее время года, ибо всякому кораблю, покидавшему Индию позднее, чем в январе месяце, приходилось зимовать в Мозамбике, и лишь потом брать курс на юг, с целью обогнуть Мыс Доброй Надежды. Неприбытие корабля «Сан Жуан» в назначенный срок дало Алмейде повод не возвращаться в текущем году в Португалию. Пока же дом Франсишку, волей обстоятельств (созданных, по сути дела, им самим), оставался в Индии, он продолжал претендовать на все прерогативы вице-королевской должности и власти, перехватывая, вскрывая, читая и оставляя у себя все официальные письма (в большинстве своем адресованные уже не ему, а его преемнику — Афонсу Албукерки).

Последнему не оставалось ничего другого, кроме как терпеливо дожидаться прибытия очередного «перечного флота» в будущем году. Однако сама мысль провести пять или шесть месяцев в полной бездеятельности в Кочине была невыносимой для деятельной натуры Албукерки. Чтобы найти себе хоть какое-нибудь занятие, он испросил у Алмейды дозволения провести ремонт видавших виды кораблей Индийской армады. «В этом нет надобности» — отвечал вице-король. Пришлось дому Афонсу ограничиться ремонтом своего флагмана «Сирни» (уж этого ему, как капитану корабля, никто, хоть сам вице-король, при всем желании не смог бы запретить!).

Недругов Албукерки больше всего злило то, что он не давал им вывести себя из равновесия. Подобно хулиганам-школьникам, нарочно злящим и дразнящим своего учителя, они пытались то так, то этак вывести Албукерки из себя, чтобы истолковать его спонтанную реакцию на их провокационное поведение как предумышленное оскорбление, поруху чести. Они пытались на все лады высмеивать и вышучивать дома Афонсу, давали ему обидные клички, выкрикивали вслед ему «дразнилки». Каждую ночь Жуан да Нова и секретарь ди Синтра распевали под окнами Албукерки «поносные», издевательские песенки. Поскольку тот никак не реагировал на все эти провокации, они даже попытались втереться в доверие к духовнику «этого помешанного», в тщетной попытке выудить у того какой-нибудь «компромат» на дома Афонсу!

Яд, каждодневно вливаемый клеветниками через уши вице-короля Алмейды в его сердце, все больше настраивал его против своего преемника. Алмейда поставил Албукерки на вид, что тот ходит в церковь в сопровождении слишком многочисленной свиты. По утверждению Алмейды, «подобное чрезмерное скопление ненадежных людей угрожает общественному порядку». Как дом Афонсу ни уменьшал число своих спутников, клеветники не унимались, пока Алмейда не потребовал от Албукерки вообще прекратить ходить в церковь и впредь слушать мессу у себя дома!

Раз дому Афонсу теперь запретили даже ходить в церковь, единственным развлечением в его однообразной жизни остались утренние и вечерние прогулки. Следует заметить, что, когда в те времена знатные и высокопоставленные особы прогуливались на свежем воздухе, их по обычаю непременно сопровождали зависимые от них люди, которым они оказывали покровительство (наподобие древнеримских «клиентов», неотступно следовавших за своими «патронами», или «загоновой шляхты», кормившейся от щедрот «ясновельможных» панов-магнатов польско-литовской Речи Посполитой). В таких постоянных спутниках у Албукерки недостатка не было, поскольку все сохранившие ему верность люди с «Сирни» каждый день питались за его столом. А за каждым португальцем (судя по сохранившимся гравюрам), выходившим на улицу в тогдашней Индии, по делам или так, погулять, следовал по пятам слуга из местных с навевающим прохладу и отгоняющим назойливых летучих насекомых опахалом или с зонтом, защищающим хозяина от солнца (а порой — и два слуги, один — с зонтом, а другой — с опахалом). Естественно, и эта масса сопровождающих дома Афонсу на прогулках «подозрительных людей» была расценена наушниками (а с их подачи — и Алмейдой) как «угроза общественной безопасности». И покоритель Ормуза получил приказ впредь не выходить из дому даже на прогулку.

Единственной причиной беспокойства недоброжелателей дома Афонсу было высказанное намерение Алмейды возвратиться в Португалию с очередным «перечным флотом». Чтобы не допустить этого, и удержать его, во что бы то ни стало, в Индии, интриганы подали дому Франсишку памятную записку, меморандум из шестидесяти девяти (!) пунктов, в которой пытались доказать абсоютную непригодность Албукерки для управления Индией, как с духовной («помешанный»), так и с моральной («предатель») точки зрения. Заставив, всеми правдами и неправдами, большинство несших службу в Кочине фидалгу подписать этот, по сути, бездоказательный обвинительный документ, главные интриганы подали его — для полноты картины! — на подпись и кочинскому радже. Но честный раджа категорически отказался поставить свою подпись под коллективной кляузой, заявив: «Мой венценосный брат и верховный владыка, король Португалии, написал мне, что отныне Индией от его имени правит Албукерки. И потому поведение вице-короля не может вызвать во мне ничего, кроме удивления».

Албукерки, которому секретарь Родригиш, по приказу Алмейды, дал ознакомиться с содержанием написанного подлыми интриганами обвинительного акта, был в своем ответе крайне лаконичен: «Вынесение решений по всем этим вопросам — прерогатива короля!».

Немногим друзьям, сохранившим ему верность, дом Афонсу посоветовал перестать посещать его на дому, чтобы не создавать себе служебных осложнений. Друзья перестали его посещать, и все же, под разными, более или менее надуманными предлогами, один за другим, попали за тюремную решетку. Даже вполне безобидный монах, позволивший себе выразить вслух свою обеспокоенность «ухудшением обстановки в Индии», был закован в цепи и посажен под замок, дабы поразмыслить в узилище о необходимости строже хранить обет молчания.

Еще более тяжкий жребий выпал верному оруженосцу дома Афонсу — благородному юноше Дуарти ди Соуса — как-то задавшему своему господину вопрос, почему он не взбунтует войска и не арестует интриганов, включая вице-короля. «Даже если бы все духовенство Кочина явилось ко мне, следуя за выносным крестом, и принялось умолять меня так поступить, и даже если бы пальмы перевернулись корнями вверх, а листьями — вниз, в землю, я и то ни за что не согласился бы силой захватить власть и крепости!» — воскликнул Албукерки в ответ, с необычным для него пафосом. Некто, подслушавший разговор дома Афонсу с ди Соусой, донес о нем вице-королю, распорядившемуся взять неосторожного, несдержанного на язык Дуарти под стражу и подвергнуть его в застенке пытке.

Дом Каштеллу Бранку, ветеран «войны в Заливе», тяжело раненый под Ормузом, но до последнего остававшийся на боевом посту, был также арестован. за то, что не предупредил правительство португальской Индии об «изменнических замыслах», якобы вынашиваемых ди Соусой. Тюремщики вице-короля пригрозили пыткой и ему, если он не раскроет все нити якобы широко разветвленного заговора, посоветовав Бранку молить вице-короля о пощаде и прощении. Но ветеран ормузской экспедиции гневно отвечал, что его не за что щадить или прощать. «Да гори я в адском пекле, и имей вице-король власть избавить меня от адских мук, я бы и то не пожелал принять спасение из его рук!»