Вопрос смерти и жизни - Ирвин Д. Ялом Страница 31

Начну с того, что я помню хорошо. Кто-то (не помню, кто именно, но подозреваю, что это была моя дочь, которая весь день не отходила от меня ни на шаг) везет меня в часовню на кладбище. Мы приходим за десять минут до начала службы, но почти все места уже заняты. Раввин Патриция Карлин-Ньюман, с которой мы познакомились несколько лет назад, когда нас с Мэрилин пригласили выступить в центре Гиллеля в Стэнфорде, открывает церемонию. Трое моих детей (Бен, Ив и Рид) и двое наших ближайших друзей (Хелен Блау и Дэвид Шпигель) произносят короткие речи. Я точно помню, что все пять великолепно продуманы. Особенно меня поразило выступление моего сына Рида. Рид превосходный фотограф, но только в прошлом году я узнал, что он пишет стихи и прозу (он показал мне несколько произведений о его детстве и юности). Ясно, что у него большой талант. Это все, что я помню о заупокойной службе. Никогда прежде я так тщательно не стирал события из своей памяти.

Мое следующее воспоминание – я сижу возле могилы. Как я попал сюда из часовни? Неужели я шел пешком? Или мы ехали на автомобиле? Не помню. Позже я спрашиваю дочь, которая говорит, что мы пришли вместе. Я помню, что мы с детьми сидели в первом ряду и молча смотрели, как гроб Мэрилин медленно опускают в глубокую яму. Всего в нескольких шагах от ее могилы находится могила ее матери.

Я был как в тумане и сидел неподвижно, словно статуя. Лишь очень смутно я припоминаю, как все присутствующие выстроились вокруг могилы. Читая молитву, они по очереди брали лопату и бросали на гроб землю. Конечно, я знал об этой традиции и не раз сам принимал в ней участие, но в тот день она приводит меня в ужас. Я ни за что не стану бросать грязь на гроб Мэрилин. Поэтому я просто сижу на своем месте и жду, когда все закончится. Не знаю, заметил ли кто-нибудь мой отказ соблюсти обычай, а если и заметил, то, надеюсь, объяснил это тем, что мне трудно ходить и стоять. Вскоре после этого дети увозят меня домой.

На поминках присутствуют многие из тех, кто пришел на службу. Они беседуют, пьют шампанское и пробуют блюда, которые заказали мои дети. Не помню, чтобы я что-то пил или ел. Кажется, я долго разговаривал с двумя близкими друзьями, но все остальные детали приема словно испарились. В одном я уверен: я не был радушным хозяином, не заботился о гостях, не приветствовал наших друзей; на самом деле я не помню, чтобы вообще вставал со стула. Сидя рядом со мной, два друга обсуждают предстоящие вечерние лекции, организованные Стэнфордским университетом и посвященные рассказам девятнадцатого и двадцатого веков. Один из них говорит, что я должен непременно прослушать этот курс.

«О да, так я и сделаю», – решаю я. Возможно, именно так и начнется моя жизнь без Мэрилин.

Невольно я начинаю представлять ее в гробу. Но я прогоняю эту мысль. Я знаю: на самом деле Мэрилин в гробу нет. Ее нигде нет. Она больше не существует – разве что в моей памяти и в памяти всех тех, кто ее любил. Когда-нибудь я осознаю это по-настоящему? Смогу ли я когда-нибудь смириться с ее смертью? А с тем, что мне самому осталось не так уж долго?

К счастью, мне не приходится переживать смерть Мэрилин в одиночестве: после похорон четверо моих дорогих детей остаются со мной. Моя дочь Ив, которая работает гинекологом, берет отпуск на три недели и заботится обо мне. Наконец я говорю ей, что готов остаться один, но в ночь перед ее отъездом мне снится настоящий кошмар – впервые за много лет. Дело происходит ночью: в кромешной темноте я слышу скрип. Дверь спальни медленно открывается. Я поворачиваю голову и вижу красивого мужчину в темно-серой фетровой шляпе. Каким-то образом я знаю, что он гангстер и хочет меня убить. Я просыпаюсь с колотящимся сердцем.

Единственный очевидный посыл этого сна заключается в том, что вскорости мне тоже предстоит встреча со смертью. Что же касается серой фетровой шляпы, то ее носил мой отец. И мой отец был красив. Но далеко не гангстер. Он был добрым и мягким человеком и умер более сорока лет назад. Почему мне приснился мой отец? Я редко думаю о нем. Возможно, его послали не убить меня, а сопроводить в царство мертвых, где мы с Мэрилин будем жить вечно.

Сон подсказывает мне, что я еще не готов к тому, что моя дочь уедет, не готов остаться один. Но я ничего ей не говорю: она и так уже отменила слишком много консультаций. Пора ей вернуться к собственной жизни. Мой сын Рид, вероятно, догадывается о моих чувствах и приезжает провести со мной выходные. Мы много играем в шахматы – точь-в-точь как в те времена, когда он был маленьким.

Только на следующей неделе я наконец провожу свой первый уик-энд в одиночестве. Мэрилин нет с нами уже целый месяц. Вспоминая ее похороны, я поражаюсь собственному спокойствию в тот день. Мое сердце будто онемело. Возможно, это как-то связано с тем, что я был рядом, когда она умирала. Я сделал все, что было в моих силах. Я редко отходил от нее и считал ее последние вдохи. И этот последний поцелуй в ледяную щеку – именно тогда я по-настоящему сказал «прощай».

Часть II

Держимся за руки на нашей помолвке.

Мы не забудем

Прощание с Мэрилин Ялом

22 ноября

Ив Ялом, дочь

Когда мама только начала курс химиотерапии, она получила множество писем со словами любви и поддержки. Именно тогда она поняла, что «человек живет не только для себя». До того, как в наш дом постучалась беда, мама не осознавала, какую важную роль играла в вашей жизни – в жизни людей, которых она наставляла, опекала, подбадривала, вдохновляла и любила всем сердцем.

Это осознание глубоко тронуло ее и скрасило последние месяцы ее жизни. Она хотела лично попрощаться с каждым из вас и сказать, как сильно она вас любит.

Я – ее дочь, а потому считала само собой разумеющимся, что на столе всегда найдется место для еще одной тарелки, а на ее миниатюрных коленях – место для еще одного ребенка, нуждающегося в ласке и внимании. Я чувствовала себя любимой и нужной. И да, во мне, как и во всех своих детях, мама стремилась развить только самые лучшие качества.

Как мне повезло, что моя мама была такой феминисткой! Как повезло всему моему поколению: мы не только убедились, что это возможно, но и под ее мудрым руководством смогли сделать мир чуточку лучше. Она утешала, наставляла и поддерживала многих моих товарищей по играм, а также моих детей и их друзей.

Я работаю акушером, и моя задача состоит в том, чтобы помочь новому человеку родиться на свет. Но сейчас я здесь не для того, чтобы встретить жизнь, а для того, чтобы ее проводить. Мне кажется, это правильно.

Рид Ялом, сын

Мэрилин любила землю,

любила, стоя на коленях, сажать

в жирную глинистую почву помидоры

и собирать клубнику.

Нам будет не хватать ее абрикосового варенья.

Мэрилин любила свежий воздух.

Любила природу и

долгие прогулки.

Я помню,

как собирал чернику в Гейдельберге

и упивался ее голубым ароматом.

Я помню, как они с Ирвом

стояли на гавайском пляже и,

держась за руки, любовались закатом.

Я вижу, как она закрывает глаза

и вдыхает

соленый воздух.

Она любила огонь

и все теплое.

Когда зимой в камине потрескивали дрова,

Мэрилин всегда подсаживалась ближе.

Я помню неделю, что три поколения нашей семьи

провели на Сильвер-Лейк.

Мы гуляли, купались, разговаривали

и пели песни у костра,

и жарили зефир,

пока он не подрумянивался

со всех сторон.

Мэрилин любила красоту,

но это был не просто гедонизм.

Она видела в ней живительную силу,

символ доброты и человечности.

Душевная щедрость

была ее главным секретом,

ее религией.

Она искала ее в своих исследованиях

и делилась ею с миром

в своих книгах,

а с детьми —

в повседневных делах.

Перед ужином мы наслаждались

«Временами года» Вивальди

и пили херес.

Слушая ее рассказы,

мы переносились в Шартр

и будто своими глазами видели его чудесные витражи.

Но самое главное,

ее всегда окружали удивительные друзья,

ученики, коллеги

и, конечно, мы – ее семья:

Ирв, мои братья и сестры, наши жены и

теперь уже восемь внуков.

Она призывала всех нас

продолжать ее дело, искать добро

в других культурах и религиях,

в человечестве.

Друг в друге.

Мне будет очень ее не хватать.

Она держала факел, что освещал наш путь,

но я не думаю, что он погаснет;

напротив, он разгорится только ярче.

Он озарит ночное небо,

подобно сонму ярких звезд,

пылающих в бесконечной Вселенной.

Теперь этот свет сияет в каждом из нас.

Наша свадьба. Вашингтон, округ Колумбия. Июнь 1956.