Самая большая тайна Гитлера - Леонид Млечин Страница 31

В Москве у руководителей Советской России уже закружилась голова. Секретарь Центральной контрольной комиссии партии большевиков Сергей Иванович Гусев, бывший начальник политуправления Красной армии, прошедший Гражданскую войну, написал записку членам политбюро:

«В случае германской революции и нашей войны с Польшей и Румынией решающее значение могли бы иметь наступление наше на Восточную Галицию (где поднять восстание нетрудно) и „случайный“ прорыв наш в Чехословакию, где вполне возможна революция (в „присутствии“ наших двух-трех дивизий).

Таким образом мы: 1) вышли бы в глубокий тыл Польше и ее участь была бы решена; 2) получили бы через Чехо-Словакию „коридор“ в Советскую Германию…»

«Слишком рано ставить этот вопрос, – ответил Сталин. – Сейчас важен другой вопрос: под каким легальным прикрытием мобилизнуть солдат, сохраняя внешность миролюбия и, по крайней мере, внешность обороны».

К пленуму ЦК Сталин набросал несколько тезисов: «Революция назрела, надо взять власть, нельзя давать власть фашистам. Поражение революции в Германии есть шаг к войне с Россией».

4 октября в Москве политбюро наметило дату вооруженного восстания в Германии – 9 ноября 1923 года. Готовили партию и Красную армию к необходимости помочь немецким революционерам. Выделили доллары для закупки оружия и обещали наладить поставки хлеба, чтобы новая власть накормила рабочих. Политбюро решило передать немецким рабочим миллион золотых марок и организовало сбор денег. Население не понимало, почему оно должно жертвовать последним ради немецких коммунистов.

«На открытом заседании одной ячейки, – сообщал в политбюро нарком внутренних дел Александр Белобородов, – беспартийная работница, услышав о событиях в Германии и необходимости помощи немецким рабочим, заявила:

– Да долго ли это будет? Что же это?… Ходим здесь босые, жалованья на ботинки не хватает.

Секретарь ячейки попросил ее завтра зайти к нему. Хотел объяснить, почему она не должна так относиться к германским событиям. А работница ему ответила:

– Да вы меня там еще арестуете…»

Развитие событий благоприятствовало коммунистам.

10 сентября 1923 года руководители компартии Генрих Брандлер, Фриц Геккерт и Пауль Беттхер вошли в правительство Саксонии, сформированное левым социал-демократом Эрихом Цейгнером. Через неделю еще трое коммунистов – Карл Корш, Теодор Нойбауэр и Альбин Теннер – стали членами социал-демократического правительства Тюрингии. Они надеялись поднять земельные правительства против Берлина.

Революция началась, как и предполагали ее инициаторы, но закончилась самым неприятным для них образом. Федеральное правительство не стало ждать, когда его свергнут, и первым пустило в ход военную силу.

20 октября рейхсвер вошел в Саксонию. На основе 48-й статьи конституции левое земельное правительство было лишено полномочий. Профсоюзы и социал-демократы отказались поддержать вооруженное сопротивление рейхсверу в Саксонии. Руководству компартии пришлось отказаться от восстания.

«Я приехал в Дрезден в понедельник 22-го, – докладывал Карл Радек в Москву, – и нашел следующее положение: Саксония фактически уже занята рейхсвером. Конференция фабрично-заводских комитетов не решилась провозгласить всеобщую забастовку. Коммунисты не решились на самостоятельное выступление… Мы исходили из предпосылки, что в лице саксонского и тюрингского правительств мы имели реальный фактор силы, опирающийся на известную вооруженную массу. Второй предпосылкой мы считали скопление в руках партии большого количества оружия. Первая предпосылка оказалась полнейшей иллюзией, вторая – совершенной фикцией».

ЦК компартии Германии отменил решение о вооруженном восстании. Но в Гамбурге оно все же началось. Ранним утром 23 октября коммунисты напали на полицейские участки, захватили несколько мостов и начали строить баррикады. Оправившись от неожиданности, полиция, к которой присоединилась армия, перешла в контрнаступление. Через тридцать один час восстание было подавлено.

23 ноября 1923 года правительство Германии запретило компартию. Запрет был отменен 1 марта 1924 года.

– Мы вечерами сидели в кабинете у товарища Троцкого в Реввоенсовете и обсуждали стратегическую обстановку вместе с главкомом Каменевым и другими спецами, – оправдывался председатель Коминтерна Григорий Зиновьев на пленуме ЦК. – Та информация, которую дали немецкие товарищи, была в высшей степени оптимистическая. Мы были неосторожны, положившись только на эту информацию. Это были в значительной степени потемкинские деревни.

После неудачи с немецкой революцией в Москве стали говорить, что социал-демократы хуже фашистов, с ними нужно порвать и начать бешеную травлю социал-демократии. Сталин резюмировал:

– Вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней, как с опорой нынешней фашизированной власти.

Сменили руководство компартии. Зиновьев сделал ставку на Эрнста Тельмана, грузчика из Гамбурга, с открытым и простым лицом и огромными кулаками. Зиновьев говорил на заседании Коминтерна:

– Посмотрите на Эрнста Тельмана! Все наши товарищи, которые его слышали, говорят, что они, слушая Тельмана, чувствуют при этом поступь революции.