Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге Страница 31

С немецкой разведкой согласно достигнутым еще в мирное время договоренностям сразу же был установлен тесный контакт, и гауптмана фон Флейшмана прикомандировали к отделу IIIb ^[114] в Берлине. Этот отдел вновь возглавил знакомый нам полковник Брозе, поскольку майора Николаи назначили в штаб Главного командования германской армии.

В свою очередь, немцы в качестве офицера связи направили к нам гауптмана Хассе, которого потом прикомандировали к разведывательному управлению армейского Верховного командования. На его место в Вене был назначен младший чиновник службы снабжения Вильгельм Прейслер, который еще до войны оказывал «Эвиденцбюро» весьма важные услуги в качестве банковского служащего.

Затем наш гауптман фон Флейшман был направлен в штаб германского командования «Восток», а в январе 1915 года немецкого гауптмана Хассе сменил гауптман барон фон Роткирш, на место которого, в свою очередь, назначили гауптмана Флека, остававшегося при разведывательном управлении австро-венгерского армейского Верховного командования до конца войны.

Активные мероприятия контрразведывательного характера были развернуты сразу же с начала мобилизации. Еще с 1912 года в Австро-Венгрии велась регистрация всех лиц, подозревавшихся в шпионаже или во враждебных антигосударственных действиях. Теперь их арестовывали, интернировали или ограничивали в месте проживания. Всех иностранцев из враждебных к нам государств надлежало проверить, чтобы помешать выехать военнообязанным, за исключением военврачей.

В числе таких лиц был также начальник сербского Генерального штаба воевода Путник, которого начало войны застало на курорте Бад-Глайхенберг. Сначала его арестовали, но по приказу императора освободили. Все прочие иностранцы из Австро-Венгрии могли выехать, но им запрещалось пересекать районы сосредоточения или расположения войск. Был задержан только ряд богатых и знатных русских для обмена их на задержанных в России австрийцев.

Полиция и жандармерия, несмотря на огромный объем работы, действовали весьма гуманно, о чем, в частности, свидетельствовали заявления англичан, проживавших в Мариенбаде. Их делегат даже предложил свои услуги в написании статей о любезном обхождении австрийских властей и населения в отношении англичан, а также в публикации этих статей в авторитетных французских и британских печатных изданиях.

Конечно, опубликовать подобные материалы соответствующие власти не разрешили. Напротив, англичанами и французами были сфабрикованы сообщения совершенно противоположного содержания. Они обрушили лавину лжи в отношении стран Центральной Европы, начав описывать мнимые ужасы, творимые нашими солдатами. Наш же оперативный отдел, совершенно не имея опыта в подобном методе ведения войны, вместо того чтобы отплатить противнику подобной же монетой, издал 15 августа для прессы указание не обращать в дальнейшем внимания на эти инсинуации.

В то же время возникли осложнения с иностранцами, для которых Австрия стала второй родиной, — они не хотели ее покидать. Зачастую не желали с ними расставаться и их работодатели. В этой связи стоит упомянуть протест «крупнейшего импортера кофе и чая, а также одного из самых больших налогоплательщиков в империи», как он сам себя назвал, поданный в императорско-королевское министерство торговли Юлиусом Майнлом против высылки работавших у него англичан.

Особенно зоркими приходилось быть на предстоящих театрах военных действий, где национальное родство и усиленная агитация создали атмосферу гораздо худшую, чем могли себе представить даже пессимистически настроенные военные власти. Тем не менее путем взятия в заложники всех ненадежных элементов в сочетании с мероприятиями по усилению охраны нам удалось предупредить опасность диверсионных актов в Боснии.

Шпионаж со стороны противника был также затруднен плотным закрытием границ, осуществлением цензуры почтовой переписки и телеграмм, а также эвакуацией населения из приграничных районов, занятых частями прикрытия. Однако в добровольно оставленных нашими войсками местностях у верхнего течения реки Дрина черногорцы и сербы нашли себе рьяных помощников, из которых сформировались банды, воевавшие на стороне противника.

Здесь особенно туго пришлось мусульманам, не успевшим спастись бегством. Даже из черногорской части Новопазарского санджака, то есть из мест массового проживания людей, исповедующих ислам, им понадобилось бежать в Боснию.

В Герцеговине же, местности по большей части негостеприимной, предотвращать диверсии на телеграфных линиях было трудно — в районах, не занятых небольшими пограничными частями, хозяйничали банды. Поэтому обстрела мелких воинских подразделений при прохождении ими через населенные пункты удавалось избежать лишь после проведения устрашающих акций, как это имело место в деревне Ораховац, где само селение было сожжено, а заложники казнены.

В Далмации, которая вначале не была задета войной, влияние тамошней сербской клики было уничтожено благодаря арестам наиболее беспокойных и влиятельных лиц, в том числе депутатов рейхсрата Тресича-Павичича и Вукотича, бургомистра Рагузы ^[115] доктора Гингрия, депутата ландтага ^[116] архиерея Бучина и других. Соответственно возрос и стал преобладающим авторитет патриотически настроенного хорватского населения. Тем не менее военное командование продолжало настаивать на введении государственной полиции в портовых городах.

В Королевстве Хорватия и Славония положение было особенно трудным, поскольку тамошнего бана поддерживали в Будапеште. А он, в свою очередь, проводил дружественную политику по отношению к сербам. Поэтому военным властям не раз приходилось принимать соответствующие меры. Тем не менее сербы, проживавшие у реки Савы и в области возле Дуная, находившейся под управлением бана, могли очень легко передавать наблюдательным постам своих соотечественников донесения световыми сигналами и колокольным звоном. В связи с этим военное командование Темешвара, которому политики не мешали в такой сильной степени, как другим, арестовало всех подозрительных элементов, запретило в тридцатикилометровой полосе у границы всякий колокольный звон и выпас скота на южных склонах гор, спускающихся к Дунаю. Кроме того, населению было предписано с наступлением темноты тщательно занавешивать в этой зоне в домах все окна. При этом двойная линия оцепления следила за тем, чтобы в приграничные районы попадали только люди с соответствующими удостоверениями.

Положение дел в этих районах может охарактеризовать мой разговор в Аграме в 1918 году с прокурором доктором Александерем, который вел расследование по делу о великосербской пропаганде. Он, в частности, утверждал, что хорватско-славонские гражданские власти вплоть до начала войны ничего не знали о составе и целях «Народной обороны». В итоговой сводке о великосербской пропаганде хорватское правительство само пожаловалось на то, что ничего не слышало ни о безобразиях, творимых вышеназванной организацией, ни о выпущенной ею в 1911 году весьма показательной по своему содержанию брошюре.