Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк Страница 30

Ближе к утру Осенний Гусь снова пришлёпал по настилу наплавного моста.

– Божественный Каган принимает плату за проход и позволяет кагану урусов Ингару пройти со своими воинами домой через столицу хазар, – торжественно изрёк посланник.

– Я воевода киевский от лица князя Игоря благодарю Кагана за выполнение нашего договора, – молвил облегчённо Фарлаф, а воины уже взялись за вёсла, чтобы оттолкнуться от мостков.

– Только Божественный Каган передаёт тебе, Киевский воевода, – вдруг вкрадчиво продолжил свою речь хазарин, – что исмаилиты хорезмийцы, что несут охранную службу у Кагана, вознамерились, вопреки его воле, отомстить урусам за грабёж и убийства их земляков и единоверцев. Каган выполняет своё обещание, но ничего с непокорными лариссиями сделать не может. Зато он, как истинный друг кагана Ингара, предупреждает его о возникшей опасности…

– Вёсла! – не проговорил, а прорычал воевода. – Гребите скорее!

Воины борзо, что есть силы, вспороли тихую предутреннюю воду могучей реки.

– Будь прокляты, эти подлые хазары вместе со своими верховодами, будь проклят сей град, пусть он обратится в прах и пусть более никто и никогда не найдёт даже следов сего подлого змеиного логова! – Изрыгал проклятия воевода. – Живее гребите, братья, живее! – не то приказывал, не то молил старый воевода, уже понимая, что попал в хитроумно расставленную ловушку.

«Боюсь, что ни я, ни Бек, ни сам Божественный Каган ничего не сможем поделать с этим безумным мусульманским гневом. Вам лучше поскорее уйти», – всё звучали в голове взбешённого воеводы слова «гусиного» посланника.

– Степной шакал! – ярился Фарлаф. – Речёт, что ничего не может поделать, кроме как предупредить о готовящемся нападении, проклятый! Вначале получил оговорённую долю, а теперь хочет натравить своих лариссиев, можно подумать, они шаг без его приказа могут сделать! Мерзкие вероломные степные шакалы! – Воевода и его воины торопились изо всех сил, чтобы успеть предупредить своих о готовящемся нападении. Но когда небольшая лодья вышла из-за угла залива, они поняли, что опоздали, – на берегу, освещаемом первыми лучами солнца, кипел жестокий бой.

Одного взора опытного воеводы было достаточно, чтобы понять: Каган лукавил, когда рёк о лариссиях. Кроме хорезмийских добротно вооружённых конных рядов здесь были и чисто хазарские полки, одетые во что попало и с разным оружием. Кроме них проглядывались в общей свалке и какие-то другие воины, явно не хазары и не хорезмийцы. Особо разглядывать нападавших не было времени, и Фарлаф, выскочив на берег, с ходу включился в руководство дружиной, которое на время своего отсутствия передал сыну Айку.

– Ночью почти все вои на лодьях ночевали, – быстро доложил отцу Айк, – а на берегу у части товаров, которые погрузить не успели, только охрана. Хазары перед рассветом на охрану вероломно напали, большую часть порезали и стали растаскивать добро. Несколько наших смогли до лодий добраться и шум поднять, мы пошли на выручку и погнались за татями. А тут их лариссии как ножом острым тех, кто в первой волне на пристань сошёл, от воды отрезали. Остальным пришлось под стрелами из лодий высаживаться, раненых и убитых много. С городских же улиц потекли хазары, и оказались наши в мешке. Сейчас пытаемся пробиться к окружённым воям, а лариссии теперь надвое нас хотят рассечь вон у того длинного строения, там самое узкое место, потому шуйское крыло могут отрезать!

– Десное крыло как? – тревожно вопросил воевода, стараясь разглядеть средь пыльных клубов, поднятых тысячами ног, ход сечи.

– Там Руяр, что камень-скала стоит с новгородцами! Тут не только хазары и хорезмийские лариссии, тут христиане итильские, и ещё новые отряды всё подходят, видно, заранее по всей степи собирали! Крапивнику подмога нужна! – крикнул Айк и с парой сотен подоспевших воинов ринулся в то место, где ярые хорезмийцы пытались отсечь шуйское крыло русов. Отец не успел остановить его, тем более что кто-то должен был это сделать, иначе строй скоро будет прорван и враг начнёт кромсать дружину по частям. Он сам готов был ринуться вслед за сыном, но воевода не может себе позволить оставить дружину без управления. Вон и князь вступил в сражение, подле него верные охоронцы, возглавляемые Огнеяром. А вот это зря, князь должен руководить битвой, сколько раз говорено, и на словах соглашался князь с ним, Фарлафом, Руяром и другими воеводами и темниками, а на деле всё наперекосяк!

Воевода собрал тех, кто последними сошли с причаливших лодий и повёл их чуть одесную от князя, чтобы неожиданным ударом пробить брешь в строе конных лариссиев и соединиться с теми, что были отсечены от пристани в самом начале сражения. Солнце уже полностью осветило град, по пыльным улицам которого стремились на пристань и торжище не торговцы и возничие с товаром, а злые, жаждущие крови и богатства воины. Второй раз потекла человеческая кровь за ту же добычу. Боги Смерти уже собрали немалый свой урожай, но злорадно ухмылялись, предчувствуя ещё большую поживу. Звенело железо и ржали кони, округляя от полученных смертельных ран и без того расширенные и налитые кровью очи. Падали красивые и сильные хорезмийские скакуны, давя своих всадников и тех, кто был рядом; восклицали в последний раз перекошенными от боли и злобы устами умирающие; стенали раненые; а живые выплёскивали свои воинственные кличи, завывая и рыча, будто дикие звери. Пыль, крепко замешанная на запахах крови и пота, смерти и ярости вздымалась над полем человеческого безумия, коварства и алчности всё выше к чёрным галдящим стаям воронья, нетерпеливо кружащего над человеческим смертоубийством. И вместе с жёлтым прахом пронзительные стоны, крики, мольбы, проклятия и безжалостный звон убивающего железа поднимались ещё выше вороньих стай, к самой бездонной Сварге.

Киевщина, Берестянская пуща

Отойдя на несколько шагов от только что накатанного венца будущей избушки, волхв прикинул оком с одной, потом с другой стороны, ровно ли лежат брёвна, ведь если первый венец скособочить, то и далее всё пойдёт вкривь да вкось.

– Ладно венец уложен, ровнёхонько, не сомневайся, брат Велесдар! – раздался сзади знакомый голос. Отшельник оглянулся и с радостным возгласом: «Так вот о ком мне жители лесные уже пару часов шумят!» – шагнул навстречу могучему собрату.

– Какие силы небесные или земные привели тебя, брат, в лесную чащу, да ещё так ко времени, когда помощь твоя как раз нужна?! – радостно молвил Велесдар после дружеских объятий.

– Разные силы вместе сложились, а более всего учитель мой, отец Хорыга, надоумил. Решил я его погребалище в Перунов день проведать, места, где мы с ним обитали и книги древние берегли.

– Как же, помню, – живо вспомнил Велесдар, – как мы с тобой вдвоём из его лесного схрона перевозили в Киев пергаменты, бересту и дощечки, рунами писанные. Тогда ты ещё потворником Дубком звался. Избушку тоже помню, недалече запруда речная и мовница старая….

– В негодность всё давно пришло, без рук человеческих обветшало, в избушке крыша прохудилась, а уж потом снега да дожди своё дело сделали, – молвил с некоторым сожалением Могун. – Отцу Хорыге сие жилище от прежнего волхва досталось, маловато было, сперва он хотел на венец-другой поднять, да потом привык. После его гибели я в Киев переселился, а в избушке больше никто жить не захотел. Вот и стали сии чертоги как бы неприкосновенным местом памяти моего наставника, куда я изредка захаживаю и с ним беседу веду. Вспоминаю его уроки, и как мы людей лечили, и как свитки да дощечки в схрон лесной переносили, когда опасность почуяли. Учитель мой воин был по натуре и страха не ведал, вот и рёк людям, что не случайной была гибель князя Дира, что убил его воевода Аскольд, а сам стол киевский захватил.