Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев Страница 30
Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев читать онлайн бесплатно
Слово берёт Зиновьев с явным намерением придать всему оттенок фарса и предлагает его также освободить от всех должностей и почестей и отправить вместе с Троцким солдатами германской революции. Сталин, окончательно превращая всё это в комедию, торжественно заявляет, что ни в коем случае Центральный Комитет не может согласиться рисковать двумя такими драгоценными жизнями и просит Центральный Комитет не отпускать в Германию своих «любимых вождей». Сейчас же это предложение было самым серьёзным образом проголосовано…
Троцкий вскочил и заявил: «Прошу вычеркнуть меня из числа актёров этой унизительной комедии». И бросился к выходу.
Это был разрыв. В зале царила тишина исторического момента. Но полный негодования Троцкий решил для вящего эффекта, уходя, хлопнуть дверью…
С этого решения пленума о Реввоенсовете борьба между тройкой и Троцким вступает в открытую фазу».
А Лариса Рейснер писала родным из Германии:
«Пишите мне через т. Уншлихта – для Изы. Ни имени, ни адреса не надо. Помните, никому ничего не рассказывайте, погубите меня».
Брики тоже всё ещё пребывали в Берлине. Это наводит на мысль, что кто-то в ГПУ (скорее всего, Ягода или Агранов) специально позаботился о том, чтобы арест Краснощёкова был произведён в отсутствии в Москве Лили Юрьевны.
Вполне возможно, что по совету тех же гепеушников в письме, которое Маяковский послал Лили Брик, об этом самом главном московском событии тех дней не говорилось ни слова. Бенгт Янгфельдт пишет:
«Он сообщает им имя сотрудника посольства в Берлине, который может дать разрешение на ввоз в Россию мебели (по-видимому, купленной в Берлине), рассказывает, что белка, обитающая у них, по-прежнему жива, и что Лёва Гринкруг – в Крыму. Единственное важное сообщение – что он был у Луначарского, чтобы обсудить «Леф», и что по этому же вопросу он собирается к Троцкому. О событии, которое обсуждала вся Москва, и которое в высшей степени касалось Лили – ни слова».
И заканчивалось письмо Маяковского так, словно ничего из ряда вон выходящего в Москве вообще не произошло:
«Дорогой мой и сладкий Лилёночек! Ужасно без тебя заскучал!!! Приезжай скорее! ‹…› Без тебя здесь совсем невозможно! ‹…› Приезжай скорее, детик! Целую всех (Киса + Ося), а тебя ещё и очень обнимаю. Твой весь…»
Но в Берлине советские газеты получали, да и местная (в том числе и эмигрантская) пресса вовсю трубила о «деле Промбанка». Владимир Владимирович, может быть, просто хотел немного успокоить Лили Юрьевну, чтобы она не очень переживала из-за ареста близкого ей человека. Ведь у неё остался другой не менее близкий ей «Щен», который по-прежнему её любил и ждал.
Вскоре Брики вернулись в Москву.
В это время Коминтерн готовил ещё одну революцию – в Болгарии. Там в ночь с 22 на 23 сентября 1923 года вспыхнуло восстание, которое возглавила местная компартия. Но уже через несколько дней этот бунт был жестоко подавлен: погибло около пяти тысяч человек, около десяти тысяч было арестовано и осуждено, около двух тысяч страну покинуло.
В Польше тоже готовилась революция, которую организовывал Коминтерн. Власти страны всерьёз насторожились. А 25 сентября арестовали и поместили в варшавскую тюрьму Нестора Махно (вместе с женой и двумя его соратниками). Им было предъявлено обвинение в подготовке восстания в восточной Галиции (для присоединения её к Советскому Союзу). Кто знает, не прочёл ли Нестор Иванович на одном из судебных заседаний стихотворение, сложенное им в румынском концлагере:
Всем четверым подследственным анархистам суд вынес оправдательный приговор.
О том, что могли ощущать вернувшиеся в Москву Брики, написал Аркадий Ваксберг (начав своё описание весьма поэтично):
«Золотая подмосковная осень была как раз в самом разгаре, и так мечталось продолжить пляжное блаженство дачным в обществе любимого человека. Вместо этого Лиля должна была носить передачи арестанту в Лефортовскую тюрьму».
А в Германии революционные события всё так и не начинались.
Борис Бажанов:
«…германская революция 1923 года не удалась. В октябре стало ясно, что за подготовку взялись слишком поздно, …что шансов на переворот практически нет и что его надо отложить до лучших времён. Троцкий сделал ряд острых критических замечаний насчёт того, что Зиновьев и Коминтерн всё проглядели и занялись всем слишком поздно, а Зиновьев и Сталин отделались разговорами о том, что Троцкий переоценил остроту революционной ситуации, и что в конце концов правы оказались они».
Хотя всем уже стало ясно, что революция «не удалась», из Москвы пришёл приказ к выступлению. И гамбургские рабочие стали строить баррикады. Лариса Рейснер тотчас собралась в Гамбург, написав родителям:
«…дней на десять перекочую в рабочие кварталы собирать сведения о боях».
Но сражения восставших продолжались недолго, и 25 октября 1923 года лидер коммунистов Эрнст Тельман отдал приказ к отступлению. Германская революция завершилась.
Яков Серебрянский, успевший уже дважды побывать в гепеушных застенках, в октябре 1923 года поступил работать в газету «Известия», где его приняли кандидатом в члены большевистской партии. С эсеровским прошлым было окончательно покончено.
Но с журналистским будущим у Серебрянского ничего не получилось. Из-за того, что Якову Блюмкину, которому было предложено возглавить резидентуру советской нелегальной разведки в Палестине, потребовался проверенный человек, чтобы доверить ему пост заместителя. Серебрянский, свободно говоривший по-немецки, по-английски и по-французски, прекрасно подходил на эту роль. И, главное, он без раздумий согласился стать помощником своего друга.
Препятствием было лишь принятое полтора года назад постановление Президиума ГПУ, которое запрещало Якову Серебрянскому работать «в политических, розыскных и судебных органах». Можно ли было мечтать о работе заместителя резидента? Оказалось, что можно. Поскольку прежнее постановление было мгновенно отменено. И Яков Исаакович, став особоуполномоченным Закордонной части ИНО ОГПУ и подчинённым Меера Трилиссера, начал готовиться к поездке в Палестину.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments