Битва двух империй. 1805-1812 - Олег Соколов Страница 30

Это изменение общественного мнения никак не повлияло на твёрдое желание Александра во что бы то ни стало начать новую войну с Францией. Практически сразу по возвращении в Петербург Александр созывает Государственный совет, который проходит, как ни странно, в последние дни декабря 1805 г. и в первые дни января 1806 г. (по старому стилю), то есть в православное Рождество и в Новый год по юлианскому календарю, когда государственные учреждения в России обычно не работали. Царю хотелось как можно скорее посоветоваться о том, какой внешнеполитический курс выбрать стране, а точнее, убедить российскую элиту в необходимости следовать выбранному им курсу.

Предложения, высказанные высокопоставленными русскими чиновниками, были самые разные: кто-то, как Чарторыйский и Кочубей, были уверены, что России необходим союз с Англией, другие, и в частности князь Куракин, высказались категорически против войны с Францией. Князь считал, что Россия воевала, прежде всего, не за свои, а за английские интересы, и что гораздо выгоднее будет контролировать Наполеона, заключив с ним союз.

Госсовет продолжался несколько дней, но все остались при своём мнении, а царь немедленно перешёл в дипломатическое наступление, целью которого было любой ценой сформировать новую коалицию против наполеоновской Франции. Он снова, как в 1804 и 1805 гг., буквально засыпает европейские дворы письмами, призванными настроить их против Наполеона. С послом России в Англии, Семёном Воронцовым, Александр был особенно откровенен. С большим сожалением он пишет 1 (13) февраля 1806 г.: «Положение России не позволяет ей напасть на противника, и она может поразить его лишь с помощью государств, которые её от него отделяют» (!).

Вот уж поистине катастрофа! Противник на нас не может напасть, и мы на него никак не можем напасть! Но это не обескураживает молодого императора. Он продолжает: «Следовательно, первая и главная задача состояла в том, чтобы быть готовым в любой момент оказать им (государствам, которые лежат между Россией и Францией) помощь, и именно этим я в основном и занялся. В ближайшее время моя армия будет снова полностью укомплектована, все необходимые для этого рекрутские наборы были уже произведены, и пополнения непрерывно прибывают в воинские части».

Словом, русская армия готова к новой войне, лишь бы найти хоть какого-то мало-мальского союзника, через территорию которого можно было добраться до Франции.

Верный проводник политики Александра I, Чарторыйский также пишет в Англию. В своём письме он повторяет основные мысли царя о том, насколько важно начать новую войну и оказывать максимальное давление на прусское правительство, и добавляет, что державы будущей коалиции не должны стесняться забирать себе остатки разгромленных вражеских государств: «Нет никакого сомнения в том, что равновесие в Европе может быть восстановлено путём компенсации уже сделанных приобретений… Принципы, которыми руководствуется император (Александр), хорошо известны, его бескорыстие проявлялось во всех случаях с полной очевидностью, но, если бы было признано, что для того, чтобы не утратить своего влияния в Европе, он должен стремиться к новым территориальным приращениям, разве не было бы вполне естественным для его кабинета побуждать его к этому, и разве мог бы он сам не пойти на это, не пренебрегая интересами своего народа и славой своей империи».

Но, пожалуй, ещё более удивительна беседа ближайших друзей Александра I, Чарторыйского и Новосильцева, с прусским посланником в Петербурге Гольцем и известным прусским генералом герцогом Брауншвейгским. Эта беседа, состоявшаяся 14 (26) января 1806 г., зафиксирована письменно, и благодаря этому мы можем, словно перенесясь во времени, услышать голос тех, кто выражал интересы царя. Фактически, требуя немедленного выступления Пруссии против Франции, князь Чарторыйский сделал заявление, которое полностью выдаёт мотивы политики Александра.

Как известно, русские историки обычно пишут, что царь вел войны, чтобы обезопасить своё государство от опасных происков Наполеона. Но князь Чарторыйский открытым текстом говорит следующее: «…Россия делает это из великодушия (ведет войны с Наполеоном) и не получает от этого никаких преимуществ, кроме некоторого усиления своего влияния на общеевропейские дела, что, может быть, и хорошо, но не имеет никакого отношения к вопросу безопасности Российской империи, которой благодаря её ресурсам ничто не угрожает…»

Действительно, Российской империи ничто не угрожало, как и Великобритании, за интересы которой во многом и лилась русская кровь в только что завершившуюся войну. 21 октября 1805 года неподалёку от Кадиса на траверсе мыса Трафальгар эскадра Нельсона атаковала франко-испанский флот под командованием адмирала Вильнёва. Несмотря на мужество французских и испанских моряков, больший опыт англичан и флотоводческое искусство Нельсона решили участь битвы. Франко-испанская армада потерпела сокрушительное поражение. Оно было не только материальным — гибель и пленение 23 линейных кораблей в ходе боя и в последующие две недели, — но и моральное. Французский флот отныне не мог соперничать на море с британским, а для восстановления военно-морских сил даже при самой активной работе в этом направлении французам потребовались бы долгие годы. Безопасность британских островов была отныне гарантирована. Так что мотив спасения гордой Англии от «кровавого узурпатора» также отныне не мог руководить действиями Александра.

Но всё это никак не изменило поведение молодого царя, рвущегося в бой. По его поручению Чарторыйский пишет даже российскому послу в Вене и настоятельно рекомендует ему всячески добиваться от несчастных, только что побитых австрийцев, чтобы они следовали примеру отважного Александра и бросились очертя голову в новую авантюру. «Его Императорское Величество, — пишет князь, — избирая систему политики, которую он Вам изложил и которой он полон решимости следовать, больше заботился о нуждах других государств Европы, чем о нуждах самой России, и этим же принципом он руководствуется, говоря о том, какой образ действий со стороны Австрии был бы ему приятен». И тут же Чарторыйский добавляет убийственную для концепции разумной политики Александра следующую фразу: «Самой России, несмотря на теперешние неудачи, можно сказать, нечего бояться».

Несмотря на то что России нечего было бояться, союзников в будущей войне стали искать вплоть до Мадрида, и графу Г. А. Строганову, послу России при испанском дворе, было поручено обратиться к властям Испании с недвусмысленными предложениями!

Некоторые биографы Александра говорят, что после Аустерлицкого поражения царь не знал, что делать, был растерян и сбит с толку. Однако приведённые документы свидетельствуют об обратном. Один из лучших биографов этого странного правителя, Мари-Пьер Рей, совершенно справедливо написала следующее: «Несмотря на упреки и недовольства, несмотря на свою изоляцию, Александр упорствует в своём дипломатическом выборе… Единственный руководитель международной политики, царь в 1805–1806 гг. не походил на безвольную личность, которая представлена на страницах некоторых исторических сочинений. Наоборот, можно видеть упрямого человека, уверенного в своём выборе».

Интересно, что даже изменение в политике Великобритании не повлияло на позицию царя. Действительно, знаменитый английский премьер министр Уильям Питт умер, подавленный известием о разгроме Третьей Коалиции под Аустерлицем. Легенда говорит, что перед смертью он сказал, указывая на карту Европы: «Сверните её, она не потребуется как минимум десять лет». Непримиримый враг Франции при любом режиме, он считал, что континентальная Европа интересна только в том случае, если её можно заставить воевать с французами.