Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества - Лев Клейн Страница 30

Вот в этой ситуации и появились ростки возрождения язычества. В условиях распада коммунистической идеологии (а это была тоже вера) и образовавшегося духовного вакуума у какой-то части населения возник интерес к религии, не удовлетворяемый наличными церквями. Религиозные искания у национально ориентированных богоискателей, не принимающих ни дискредитированных церквей, ни чужих вер, направились на старые языческие представления восточных славян.

Чаще всего возрождение языческой веры не строится на истинном знании реального славянского язычества, на научных реконструкциях. В ход идут либо популярные писания беллетристов-романтиков, либо фальшивки типа «Велесовой книги», либо произведения некоторых ученых, причем выбираются лестные для национального самосознания, например, произведения академика Рыбакова. Неоязычники изобретают себе по-старому звучащие имена — Селидор (не было такого имени, оно нерусское по структуре), Доброслав, Велимир, Велемудр — одеваются в рубахи, расшитые якобы древними символами, на курганах исполняют сочиненные наскоро древние песни и экзотические обряды. Как выглядели реальные языческие обряды, они просто не знают.

Уже в 1994 г. ревнители древнеславянской языческой религии объединились в Московскую языческую общину. Создатель этой общины и ее старейшина Селидор (в миру Александр Белов, филолог) изобрел якобы древний вид спорта — славяно-горицкую борьбу (Белов 1994/2002). Там нет стоек, мало ограничений — эта борьба похожа на простую драку. Община выпускала свой самиздатовский журнал «Сокол». Изначально в общине наметился раскол, отражающий борьбу между двумя тенденциями во всем языческом движении. Для одних язычество — форма религиозных исканий вне официального православия, возможность духовного единения с родной природой, здорового образа жизни (таковы устремления Селидора), для других — это удобная форма националистической пропаганды, средство самоорганизации шовинистов (такова позиция журнала «Сокол»). Первые — это в сущности религиозно-сектантская модификация движения зеленых, вторые — такое же оформление отечественных нацистов. Общее для тех и других — эскапизм (бегство) от современной демократической цивилизации, ксенофобия и нативизм.

«То направление язычества, которое мы исповедуем, — говорит Селидор, — тесно связано с культом сварожичей. Единение с природой — вот истинная цель нашей веры. Оно достигается во время наших обрядов в дни языческих праздников». Он утверждает, что язычники были достаточно веротерпимы, им были чужды гонения на инородцев. Для Селидора недопустимо смешивать религию и политику. Ныне эти взгляды стали официальной идеологией Славянской общины: иначе Минюст не регистрирует конфессию.

Журнал же «Сокол» занял сугубо шовинистические позиции и ориентировал свои выступления против христианства исключительно в антисемитском духе — как против иудаизированной религии. Авторы «Сокола» цитировали Евангелие от Матфея (15): «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» — и вопрошали: «Разве не говорит писание прямо, кому пришел служить Иисус?» Нормы Моисеевой морали (не убий, не украдь) они отвергли: «Эти нормы человеческого общежития бездарны как моральная установка». На их место эти язычники хотят поставить кровную месть: «за жизнь, отнятую у рода, всегда платили жизнью» (Язычники 1996).

Это направление неоязычества оказалось более популярным. Вот в Кирове (Вятке) в 1992 г. в бывшем Доме политпросвещения выступает член руководства Русской партии руководитель вятской языческой общины Доброслав (в миру Алексей Александрович Добровольский) — человек в расшитой оберегами белой рубахе и с лентой-обвязкой вокруг головы. Он автор рукописных книг «Стрелы Ярилы», «Русский ответ на еврейский вопрос» и др. Тринадцать лет он провел в заключении, увлекался православием, восточным мистицизмом и пришел к славянскому язычеству. В Перуна и других богов он не верит. Считает, что предки верили не в богов, а в духов и чтили свой род. Изваяния же Перуна и других богов были воздвигнуты в Киеве по наущению иудеев (до чего пронырливы эти евреи, даже славянских языческих богов выдумали!), чтобы кровавыми жертвоприношениями дискредитировать язычество и подготовить народ к принятию христианства. Христианство же — это еврейская выдумка. Как и марксизм.

Лад с родной природой рождает у Доброслава взятую у Рыбакова лозунговую триаду с корнем «род», выражающую смысл его язычества: «народ, родина, природа» (Коршунков 1992).'Только вот «инородцы» сюда не подходят, хотя слово и образовано от того же корня.

Возрождение язычества в новых формах обратило на себя внимание социологов и этнографов. В 1989 г. в прессе было опубликовано интервью с известным социологом П. С. Гуревичем. Корреспондент вспомнил картины художника Константина Васильева, и в беседе они были сопоставлены с обращением европейских националистов к арийскому духу, к индоевропейским мифологическим верованиям (это отмечалось у многих националистов — от нацистов до французского Народного фронта).

«Язычество в целом, — высказался социолог, — как мне кажется, живое воплощение авторитарного сознания. Оно обязательно предполагает обожествление человека, наделение его сверхличностными качествами. ...Героизация идола, возвышение его над всеми — таков смысл древнего язычества и всех его возрождаемых сегодня форм... Вот откуда демонология, возвеличивание кумиров и тоска по «твердой руке». Языческое боготворение...»

Корреспондент по этому поводу вспомнил, что кто-то называл Сталина языческим тираном эпохи христианства, а социолог добавил, что при Сталине было воскрешено идолопоклонство. Социолог согласился с утверждением газеты, «что в сталинское время язычество вообще оценивалось как нечто более значимое, нежели христианство» (Гуревич 1989). Если он имел в виду колоссальный государственный успех реконструкций язычества академиком Рыбаковым, то это не сталинское, а брежневское и послебрежневское время. Идолопоклонство характерно и для современных религий (иконы — те же идолы; свечки и ладан близки к жертвам). А обожествление человека, наделение его сверхличностными качествами — разве не о папе римском речь (по крайней мере среди массы набожных), не о святых?

Отличие язычества от мировых религий — не в этом, а в многобожии и в отсутствии единой церковной организации. У язычников обычно организация религиозной практики была общинная. Полное подавление отдельного человека общиной было характерно для первобытного строя вообще. Мировые же религии (особенно христианская церковь) построены на основе феодальной иерархии, но, несмотря на подчинение, они оставляли человеку личную ответственность, частично высвобождали человека, ослабляя его полную зависимость от общины, иногда даже противопоставляли ей. Кроме того для язычества характерна вера в судьбу, рок, фатум, в жесткую предопределенность всех событий — даже поведения богов, тогда как христианство, особенно раннее и восточное, оставляло человеку больше возможности добиться лучшей доли добрыми поступками и молитвами, надежду умолить бога. Наконец, язычники считали, что на том свете они будут продолжать ту же земную жизнь и уйдут туда такими, какими подошли к смерти, в том же статусе, с тем же имуществом, которое забирают с собой в могилу. Князь останется князем, раб — рабом. Чего добьешься на земле, тем и воспользуешься в посмертном мире. Для христиан же после смерти наступает совершенно иная жизнь, и земные приобретения там не понадобятся. На том свете будет воздаяние за земные страдания, и там будет смена социальных ролей (Введение 1987: 48, 98).