Человек, лишённый малой родины - Виктор Неволин Страница 30

Кроме школы, на наше воспитание активно воздействовали и общественные детские организации – октябрятские и пионерские. Они тоже били в одну точку в отрицании религиозности, в утверждении в детском сознании коммунистических идей. Детей ссыльных школа активно восстанавливала против своих родителей. Нас не заставляли отказываться от отца с матерью, но постоянно убеждали: «Ваши родители относятся к эксплуататорскому, ненавистному классу. Их привезли сюда для перевоспитания трудом».

Правда, такие «истины» никак не укладывались в детском сознании, потому что мы твёрдо знали: наши родители никогда не были эксплуататорами, всегда жили честно, всю жизнь работали не покладая рук. И жили они совсем бедно, даже нищенски. Просто не захотели принять нового уклада, не пошли в коммуну, а хотели жить прежним семейным укладом, как жили их деды и прадеды. Жить собственным трудом, растить детей и верно служить своему государству. Ведь всякая власть от Бога – так говорилось в священных книгах.

На всех карикатурах в газетах, книжках, журналах того времени показывали кулаков здоровенными мужиками с большим пузом, как людей, высасывающих кровь из бедных крестьян, называли их мироедами. Нам смешно было смотреть на подобные картинки. Да из всех ссыльных мужиков невозможно было найти ни одного пузатого, мордастого, хотя крупных, сильных и жилистых было много. Эти мужики были настоящими крестьянами-трудягами, а не кровососами и лентяями. Лентяи, если бы они были, сразу бы все погибли в первые же дни ссылки.

Это было поколение людей, чьи предки-первопроходцы столетия назад пришли осваивать Сибирь. Именно на них надо было бы опираться власти в дальнейшем развитии морозной Сибири, а не уничтожать в томских болотах.

По той программе, которая вкладывалась в наши души в советской стране с младенчества, моим первым словом, когда я учился говорить, и первым словом в первом классе должно быть слово «Ленин», а только потом «мама» и «папа». Сколько помню себя, мне всё время твердили, что в жизни я всем обязан именно этому человеку, вождю мирового пролетариата. А вот чем именно я был ему обязан, понять было труднее. Тем, что меня с пяти лет держали в неволе без права выйти за пределы очерченного круга томских болот? Тем, что мои родители (и я вместе с ними) лишены всех человеческих прав неизвестно за что?

Однако вскоре всё чаще везде и всюду по делу и без дела мои воспитатели стали называть для поклонения и обожествления имя другого вождя. Произошла некоторая рокировка. На пьедестал «самого мудрого и великого» (позже даже придумали ещё более нелепую формулировку: «корифей всех наук») поставили генерального секретаря ЦК ВКП (б) Иосифа Виссарионовича Сталина. Вначале в наши головы вбивали лозунги: «Сталин – это Ленин сегодня», а потом Ленина потихоньку задвинули в задний угол, в самом деле превратили в наш вчерашний день.

Православный Казанский собор в Ленинграде превратили в центр антирелигиозной атеистической пропаганды. Зачем нам Господь Бог? Достаточно одного Сталина и на земле, и на небе!

Развитию коммунистической идеологии в тридцатые годы способствовали и процессы естественного движения человеческого общества к совершенству. С годами на службу человека приходили новые научные открытия, новые технологии производства, появлялась новая техника. Технический прогресс создавал новые машины и механизмы, совершенствовалась культура труда. И эти процессы не обошли не только страну Советов в целом, но и наш таёжный угол.

Мы все видели и чувствовали, что в целом жизнь улучшается. Мы уже не жгли лучину и коптилки. Появились керосиновые лампы. Нам показывали кино. В небе летали самолёты. Пусть не у нас, но в нашем небе. И мы видели их!

«Жить стало лучше, жить стало веселей!» Так сказал сам И. В. Сталин на одном из партийных съездов. Нельзя было не согласиться: жить стало интереснее. Мы получали образование, приобретали знания в семилетних и средних школах, которые стали доступны младшему поколению. В колхозах повысилась урожайность. Развивалось животноводство. И ссыльные стали меньше думать о побегах, почувствовав заботу со стороны государства.

У нас появилась надежда не только выжить, но и жить. И все эти достижения мы связывали теперь с заслугами советской власти. Да ведь и выбора никакого не было. Лучших условий сибулонцам никто и не предлагал. Даже Ленина мы стали любить, как самого дорогого, близкого нам человека.

Отношение моих предков к советской власти было разным. Бабонька большевиков иначе не называла, как антихристами. Мама до конца дней своих не могла простить им, что они лишили её нормальной жизни. Жила она в привычной крестьянской обстановке. Трудилась, вела хозяйство, заботилась о семье. Нарожала семерых детей: кого в бане, кого на заимке или прямо в поле, и считала это вполне нормальным. И вдруг её, молодую тридцатитрёхлетнюю крестьянку, погнали в ссылку за тысячи вёрст и заставили жить в непролазном болоте целых восемнадцать лет. И все эти страшные годы она боролась за выживание своей семьи и детей. Жила в гнилом болоте безвыездно, загубив свои молодые бабьи годы.

Советскую власть мама называла хитрой, но не умной, а Сталина, кроме как кровопийцей, не звала. Она всего-навсего окончила два класса сельской приходской школы, но была мудрой женщиной и неплохо разбиралась в хитросплетениях лицемерной политики большевиков. Неизвестно, откуда, но она знала, что Сталин был рябым и сухоруким. Нам, детям, своего мнения о советской власти не навязывала и всегда повторяла: живите и действуйте, как считаете нужным. Вам жить!

Отец же был несколько иного мнения о советской власти. Свою высылку он считал грубейшей ошибкой властей. Тяжело переживал, что не смог создать благополучия семье, что пришлось ни за что претерпеть столько невзгод и страданий. Но в целом он надеялся, что советская жизнь будет лучше, чем раньше жилось крестьянину. И это мнение с его стороны было легко объяснимо. Рос он без отца, рано познал тяжёлый крестьянский труд, и всегда перед ним стояла проблема, как жить, как прокормить семью.

Правда, так отец рассуждал, когда уже был государственным служащим, жил на зарплату. Он говорил, что раньше крестьянину не было покоя ни летом, ни зимой, ни днём, ни ночью. В конюшне скотина и лошади, и о них надо заботиться. Надо думать о семенах, о фураже и другом. А сегодня колхозник отработал рабочий день и домой – трава не расти! Идёт и спит спокойно. И всегда в коллективе. Интереснее работать сообща.

Таковы были рассуждения бывшего крестьянина, порвавшего связь с землёй. Политикой же отец не интересовался. Ни с кем никаких дискуссий не вёл. Так было спокойнее и надёжнее. И Бог миловал его от дальнейших репрессий. Человеком отец был неконфликтным. Это его и спасло в 1937–1939 годах.

Несмотря на активную одностороннюю коммунистическую пропаганду, обещания построить райское социалистическое, а потом коммунистическое общество, общество равенства и братства, большинство людей не верило в эту утопию, но не протестовало, а просто отмалчивалось. Поскольку же в целом страна развивалась, укреплялась её военная и экономическая мощь, люди поверили советской власти. Рос авторитет Советского Союза на международной арене, да и в предвоенные годы жизнь становилась всё лучше и лучше.