Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин Страница 30

– Удивительное дело, – сказала Рэйко, тихонько щелкнув пальцами. – Завещания никому не оставила, но распорядилась, как поступить с одеждой. Размашисто написала одну-единственную строчку на листе бумаги, который я потом нашла на столе. «Отдайте всю одежду Рэйко». Странная, правда? Думать об одежде, собираясь умереть… Разве это важно? Наверняка много чего хотела сказать.

Наоко в теле Рэйко надевает свою одежду, которую ей для этого завещала, и приезжает к Ватанабэ-1 в «поезде-гробу» – передать, что прощает его, провести с ним фантастическую ночь, а потом унести в «тот» мир (Асахикава, куда уезжает Рэйко, – на Хоккайдо, по ту сторону гор) их неслучившегося ребенка. А герой «развязывается» со своими мертвецами, исцеляется окончательно, звонит Мидори и признается ей в любви. Хеппи-энд, который и публика, и критика с удовольствием проглотили.

Финал Второй – «мифологический». Рэйко – это Мидори, постаревшая на десять лет. Вернувшись в Токио через десяток лет, герой звонит ей по телефону. Где ты сейчас, спрашивает она его в трубке. С тех пор как ты ушел скитаться, милый, прошла четверть жизни. Где ты был так долго? Я слишком устала ждать. Как ты осунулся и похудел… Да нет уж, поеду в Асахикаву. Стара я уже для тебя. Да и стыдно в таком возрасте ходить с животом…

Впрочем, как говаривал Крыса, «все это только версии. Нравится в версиях ковыряться – могу наковырять их тебе хоть сто, хоть двести». Вспомним, что обещал нам щедрый автор: сколько читателей – столько и ответов…

И все-таки мне кажется, что на третьем, глубинном слое книгу можно вполне объективно воспринимать вот так:

И тогда становится очевидным: год между «двумя» путешествиями – это и есть перекресток, на котором ирреальное становится реальным, и наоборот. А значит, можно предположить и Финал Третий, «потусторонний» (которого мы не видим, ибо «окошко в тот мир» после смерти Наоко захлопывается): Ватанабэ-3, промаявшись год на том свете, ни с какой Рэйко не встречался и никакой Мидори не звонил. Он просто умер в путешествии.

Ты снова умер в своем путешествии, парень, потому что не смог забыть ее, ведь ты обещал никогда не забывать ее, помнишь? У тебя не вышло не думать о белой обезьяне, особенно в темной комнате. Ты ушел туда, к Наоко, где никакой Мидори и быть не могло, ведь «мидори» – это зелень и жизнь, которая в тебе, Крыса, чуть теплилась всю дорогу и которой ты вечно боялся…

Ну и куда ты пойдешь на сей раз? Обратно – или таки домой?

Давай, старина. Допивай сакэ, решай поскорей – и двигай отсюда на все четыре стороны.

* * *

Студенческое общежитие, в котором с 69-го по 70-й год обитал Мураками, стоит себе в Токио до сих пор. Старая обшарпанная четырехэтажка в районе Тосэй-Намбоку. Говорят, именно в конце 60-х там пышнее всего процветала «дедовщина», и первокурсникам доставались только самые тесные каморки под крышей. Комната Ватанабэ и Штурмовика, в которой, надо полагать, и жил Мураками, – как раз одна из таких. Забавно представить, но там и сегодня кто-то живет.

А среди «общажных легенд», передаваемых студентами из поколения в поколение, есть подсказка, откуда в романе «Норвежский лес» могла возникнуть сцена с Нагасавой, глотающим слизняков. Дескать, когда сам Харуки был первокурсником, при очередном «наезде дедов» ему пришлось «на принцип» глотать дождевых червей. Сколько животных пострадало и в чем заключался «принцип» – уже никто не помнит, но сама байка популярна до сих пор⁷⁶.