Екатерина Дашкова - Александр Воронцов-Дашков Страница 30

Опасения сменили доверие, и никогда больше Дашкова и Екатерина не верили друг другу полностью. Поступки Дашковой, а особенно ее нескрываемые амбиции, вызывали недовольство Екатерины. Понимание императрицей решимости и политических планов Дашковой навсегда лишило последнюю малейшей возможности быть назначенной на какой-либо высокий и влиятельный пост во власти. Дашкова была разочарована попытками Екатерины приуменьшить ее влияние и порой не одобряла политику придворных императрицы. Она часто бывала в немилости и пререкалась с Екатериной, а возвращение Михаила Дашкова из поездки в Константинополь еще более обострило отношения между двумя женщинами, усилив чувства ревности и подозрительности, особенно после того как Дашкова с мужем переехали в квартиру, предоставленную им во дворце. В противоположность жене Михаил превосходно ладил с Екатериной. Они регулярно обедали с императрицей и участвовали в ее вечерних развлечениях. Обычно развлечения проходили по установленному расписанию: в воскресенье — бал во дворце; в понедельник — французская комедия; во вторник — отдых; в среду — русская комедия; в четверг — трагедия или опера. Часто публику приглашали прийти в театр в масках, так что после представления все могли сразу отправиться на маскарад.

Любительские концерты были очень популярны в дворянской среде и характерны для музыкальной жизни двора в первые годы екатерининского правления, когда Дашкова все еще входила во внутренний круг императрицы. Персоны из близкого окружения Екатерины, среди которых были граф Сегюр, принц де Линь, Кобениль, Л. А. Нарышкин, Строганов и Дашковы, приглашались на les petite soirées ^[195]. Они часто дурачились и играли в детские игры с переодеваниями. Организовывались игры или короткие шутливые сценки, пародирующие события и людей при дворе, причем на эти развлечения накладывались строгие правила. Когда шутки и литературные пародии переходили на личности или становились обидными, нарушители должны были платить штраф. Это могла быть уплата золотой монеты на благотворительность или выучивание наизусть стихов из поэмы Тредиаковского «Тилемахида». Чаще всех нарушителем был Лев Нарышкин, который начинал цитировать путешествия Телемаха с особой аффектацией и помпезностью к вящему удовольствию присутствовавших. Дашкова не смеялась — она терпеть не могла Нарышкина.

Она предпочитала исполнять песни и делала это совершенно серьезно. Михаил Дашков и Екатерина, однако, не разделяли страсть Дашковой к музыке. Императрица не была музыкально одаренной; говорили, что на концертах были специально назначенные музыканты, которые давали ей сигнал, когда аплодировать. Екатерина и Михаил Дашков пародировали Дашкову, давая неблагозвучные «кошачьи концерты», которые им очень нравились и, кажется, еще больше их сближали. Спустя много лет дочь Дашковой Анастасия на балу в ее доме поведала А. С. Пушкину, что ее отец был влюблен в Екатерину. Через двадцать лет после смерти матери она все еще сохраняла ненависть к ней, и информация, сообщенная Пушкину, могла быть лишь раздраженной попыткой дочери отомстить ^[196].

В сентябре 1762 года Дашкова с мужем отправились в Москву на коронацию Екатерины, остановившись по пути в Петровском — усадьбе Кирилла Разумовского. Оттуда Дашкова планировала поехать прямо к сыну, который более года жил с ее свекровью. Однако перед ее отъездом муж отозвал ее в пустую комнату и попытался отговорить от поездки в город, в конце концов открыв ей истину. Он уже побывал в Москве и узнал от матери, что их сын, маленький Мишенька, умер. Новость совершенно опустошила Дашкову. Охваченная горем, она укрылась в доме, где ее сын прожил свою короткую жизнь, и не принимала никакого участия в публичных развлечениях, предшествовавших коронации. Екатерина послала ей записку с утешением: «Но берегитесь предаваться тоске и меланхолии, — это действительно было бы слабостью» ^[197]. В России XVIII века было обычным для дворянских родителей не воспитывать самим своих детей, а предоставлять их заботам кормилиц, нянь, учителей, гувернанток, бабушек или других членов семьи. Дашкова, вероятно, возвращалась в мыслях в свое одинокое детство, к матери, которую она не знала, и к отцу, который весьма мало интересовался ее жизнью. Теперь ей казалось, что она бросила сына, пожертвовав им ради политики и мечты о собственной славе. Дашкова больше никогда не оставит своих детей — она посвятит им всю жизнь. Их образование будет ее навязчивой идеей, и они станут яркими представителями нового просвещенного поколения, возглавлявшего преобразование России.

Пока Дашкова была в трауре и боролась с изматывающим горем, Орловы, по ее утверждению, готовили ей новые унижения. Екатерина начала отдаляться от подруги и верного соратника, и Дашкова обнаружила, что на коронации ей предназначили место весьма далеко от императрицы. Она немедленно заподозрила Григория Орлова в том, что именно он нанес ей это оскорбление. Иерархия и ранг были чрезвычайно важны в России, и в петербургский или имперский период российской культуры «понятие чина приобрело особый, почти мистический характер» ^[198]. Оно определяло индивидуумов по их положению в установленной раз и навсегда жесткой иерархии, которая практически не включала женщин. Подавляющее большинство женщин в России не участвовали в государственной или военной службе и, следовательно, им не присваивались ранги. Лишь очень малое число женщин из элиты служили при дворе в качестве фрейлин и статс-дам — посты, эквивалентные мужским рангам и с точно определенными обязанностями и поощрениями. Тем не менее в Табели о рангах, установленной Петром Великим, женщинам также предоставлялись некоторые привилегии, основанные на рангах их отцов (до замужества) и мужей (после замужества). Как жена подполковника, Дашкова в момент коронации должна была находиться в самой последней группе, допускаемой в Успенский собор, и занимать место в последних рядах, установленных для гостей, очень далеко от Екатерины. Ни ее горячая поддержка императрицы, ни титул кавалерственной дамы ордена Святой Екатерины не имели значения. Дашкова должна была, таким образом, войти в собор вместе с окружением Екатерины и затем, «весело улыбаясь, заняла свое скромное место, в котором не видела другого неудобства, кроме того, что мне были незнакомы дамы, занявшие места рядом со мной» (72/83).

Коронационные торжества, частные и публичные, были тщательно разработаны, в высшей степени театрализованы и тянулись очень долго. В XVIII веке для русской жизни были характерны крайние контрасты между богатством и бедностью, роскошью и нищетой, изобилием и нуждой. Богатство и ранг определяли все стороны повседневной жизни: от одежды до количества запрягаемых в экипаж лошадей. Некоторые, в соответствии со своим положением и случаем, разъезжали в обитых бархатом золоченых каретах с лошадьми, украшенными цветами или перьями. Лакеи были одеты в ливреи тех же цветов, что и гербы на экипажах, в пудреные парики и треугольные шляпы. Например, московский митрополит Платон жил на широкую ногу, и Дашкова как-то спросила его с вызовом, почему он ездит по городу в роскошном экипаже, запряженном шестеркой лошадей, сопровождаемый форейторами и свитой красочно разодетых слуг — ведь Христос везде ходил пешком. Попытка остроумной отповеди удивленного архиерея не удалась, когда он ответил, что стадо Христово везде следовало за Иисусом, тогда как он не успевает за своим на шестерке лошадей. Хотя Дашкова и бросила вызов церковному иерарху по поводу его расточительности, согласно перечню, составленному по ее смерти, она сама владела большим количеством экипажей и крытых саней ^[199].