Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица Страница 30

* * *

Той ночью мой отец пошел провожать Юсуфа Камерича до улицы Тито и повел нашего пса Пикси на прогулку. Этот ритуал стал частым в жизни моего отца. Чаще всего выгуливание Пикси было лишь предлогом для того, чтобы продолжить ночные вылазки. После прогулки отец возвращался с собакой, звонил в домофон снизу лестницы и кричал Сенке на восьмой этаж:

— Сенка, вызывай лифт, я еще немного пройдусь!

Тогда моя мать в бигуди открывала дверь и обнаруживала испуганное животное, скулящее в лифте фирмы «Давид Пайич».

На этот раз Мурат изменил свой план. Он отправился вместе с собакой в бар-ресторан «Кварнер». Дергая за ручку двери соседнего магазина запчастей «Электротехна», он удивлялся, почему закрыт «Кварнер». Он никак не мог взять в толк, что ошибся дверью, и пытался войти не в шикарный сараевский ресторан, в прошлом бистро «Требевич», а в расположенный рядом магазин «Электротехна». Той ночью мой отец долго спрашивал себя, почему чертов «Кварнер» закрыт, когда на дворе нет еще и полуночи и он надеялся выпить свой последний бокал вина. Мурат вернулся домой с Пикси, и то, что он не отправился в другое кафе и не пришел в пальто, испачканном побелкой сараевских домов, стало для нас с матерью одним из счастливых моментов нашей жизни.

* * *

Когда отцу предстояло решить какую-либо серьезную проблему, он прекращал пить. Поскольку мне было трудно в это поверить, я считал, что скорее алкоголь в эти минуты переставал на него действовать. Мать называла отца «буржуйкой», поскольку он был похож на одну из таких печек, которые моментально нагреваются. Правда, и остывал он так же быстро. События, связанные с коварным упрямством директора сараевского телевидения, заставили его действовать без поддержки алкоголя. Из этого я сделал вывод: для того чтобы отец бросил пить, необходимо применить новаторский метод. Неплохо время от времени ставить перед ним конкретную задачу, прибереженную на случай, когда очередные мировые исторические события вызовут бурю в его душе. Это стало бы ощутимым вкладом в борьбу за трезвость на территории Социалистической Федеративной Республики Югославия.

Моему отцу не удавалось добиться для меня стипендии от телевидения Сараева. В ту пору директором там был некий Койович, который не знал, как отделаться от «буржуйки». Мурат пытался убедить его и во время личных встреч, и с помощью друзей.

— Какой же он кретин, — говорил отец о Койовиче. — Если мой сын был допущен к вступительным экзаменам среди двухсот пятидесяти кандидатов со всего мира, это должно что-то значить для Сараева и Югославии!

Будучи членом Союза коммунистов Югославии, мой отец прекрасно умел использовать альтруизм в качестве аргумента:

— Послушай, Койович, я прошу тебя об этом не для себя, а для твоего телевидения. Я-то в состоянии оплатить образование своего сына при помощи наследства жены.

Но Койович мало чем отличался от других директоров югославского телевидения. Его интересовали лишь новости и молоденькие дикторши. Он также тщательно следил за тем, чтобы не раздражать высокопоставленных политиков. Поскольку понимал, что без преданности вышестоящим лицам не поздоровится нижестоящим. Любая попытка неповиновения в итоге удалила бы его от дикторш. Вот почему он не хотел брать на себя риск, связанный с выплатой стипендии сыну Кустурицы, хотя по логике вещей напрашивалось обратное. Основной причиной было то, что Мурат не пользовался хорошей репутацией у Брайко Микулича, главы Центрального комитета Боснии и Герцеговины. Он слишком громко «лаял», но, судя по всему, его не считали серьезным врагом системы. Даже если его суждения о политической реальности бывали резкими, он все равно выглядел безобидным. К тому же считалось, что Мурат обольстителен, наделен шармом и является украшением любого общества. Во всех ресторанах, от Илиджи до Баскарсии, посетители не раз наслаждались его остроумием.

Койович, не знавший, как отделаться от «буржуйки», придумал план, чтобы отомстить за оскорбления, которые однажды мой отец бросил ему в лицо в кулуарах ассамблеи, после того как понял, что надеяться на стипендию больше не имеет смысла.

* * *

Одна из любовниц директора Койовича была не дикторшей, а служащей в секретариате Министерства информации республики Босния и Герцеговина, где работал мой отец. С помощью этой особы Койович дал ход старой истории, связанной с мусульманским национализмом моего отца. В ту пору как раз раскрыли движение «мусульман националистов-экстремистов», и Койович сообразил, что такой ярлык сможет существенно сбавить пыл «буржуйки» и ему не придется давать тягостные объяснения по поводу своего отказа в выдаче стипендии сыну помощника министра. Когда его любовница передала дело в Управление внутренних дел и досье легло на стол Юсуфа Камерича, тот сразу же предложил Мурату выпить по стаканчику в отеле «Европа». Из офиса директора отеля они вместе позвонили Койовичу, который как раз готовил выпуск новостей.

— Послушай, Койович, ты сейчас же замнешь это дело! — заявил Камерич. — Имей в виду, что я частенько встречаю с Муратом рассвет в компании сливовицы и свиной колбасы. Поэтому я могу поручиться, что он не имеет никакого отношения к мусульманским националистам!

Но «буржуйка» внезапно распалился и вырвал телефонную трубку из рук своего друга:

— Ты совсем сбрендил, безмозглый Койович? Я — националист?! Давай приходи сюда, в отель «Европа», и я покажу тебе, что такое настоящий серб, бревно ты неотесанное из леса Требинье! Идите вы к черту, вместе с Тодо Куртовичем, который тебя поставил на эту должность! — выпалил мой отец на одном дыхании, отбиваясь от Камерича, тщетно пытающегося отобрать у него телефонную трубку.

* * *

Стипендию мне так и не назначили. Мое дорогостоящее обучение, а также жизнь студента в большом городе обеспечили деньги, оставшиеся от продажи дома на улице Мустафы Голубича.

* * *

Через два дня после моего отъезда в Прагу отец впал в хандру, причем на свой манер. Он принялся водить с собой в ночные загулы парня по имени Слунто, который был моего роста. Часто, уже подвыпившие, оба приятеля заходили в какое-нибудь кафе и завязывали дружбу с незнакомцами. Мой отец угощал их выпивкой и с гордостью показывал на своего спутника.

— Этот парень такого же роста, как мой Эмир! — восклицал он. — Взгляните на него! Знаете, какой у меня красивый сын? В нем метр восемьдесят восемь!

У моего отца рост был небольшой, но его обаяние с лихвой восполняло этот недостаток.

* * *

На вокзале в Сараеве собрались мои многочисленные друзья: Паша, Зоран Билан, Харис, Мирко, Ньего, Бели… Все они пришли, чтобы обнять меня и пожелать доброго пути. За некоторое время до этого Новак Тодорович, гроза Сараева, нагрянул в кафе «Сеталист» и подарил мне часы фирмы «Piazze».

— Куста, ты выходишь в большой мир, — сказал он, — если у тебя наступят трудные времена и тебе понадобятся деньги, продай их.

Поскольку я порвал с Майей, она не пришла со мной попрощаться. У нее был другой парень, а я делал вид, что мне это безразлично. Мне удавалось скрывать от всех, насколько мне было плохо на самом деле. Позже я понял, что очень важно уметь скрывать свои чувства. Не только в фильмах про партизан — когда «воины тени» лицом к лицу встречаются с фрицами, — но и в жизни. Здесь тоже необходима хорошая актерская игра.