Главная профессия — разведка - Всеволод Радченко Страница 30

Один из контактов, о котором я вспоминаю также с большим удовольствием, установился с одним из директоров крупного частного женевского банка. Это был высокообразованный, исключительно симпатичный швейцарец, ведущий своё происхождение ещё от бежавших в своё время в Швейцарию гугенотов. Известно, что после Варфоломеевской ночи 24 августа 1572 года и в связи с преследованием гугенотов по всей Франции часть дворянства, примкнувшая к гугенотам, бежала в сопредельные страны — Женева уже тогда была прибежищем для всякого рода эмигрантов. От одного из таких дворянских родов Франции вёл свою родословную мой банкир. Я познакомился с ним в ассоциации юристов-международников при отделении ООН в Женеве, членом шторой был.

Контакт с банкиром быстро принял стабильный характер. На мой взгляд, это было связано, в первую очередь, просто со взаимной симпатией. Мне же, помимо этого, контакт был интересен тем, что мой банкир был ещё и членом женевского парламента и был в курсе событий внутренней жизни Женевы и Швейцарии. Это значительно расширяло моё понимание оперативной обстановки в стране. Общение с банкиром носило открытый характер, и я не пытался эту связь конспирировать. Я бывал у него дома в гостях, что в Швейцарии бывает нечасто. Приглашение домой в Швейцарии — это знак особого внимания и действительно выражение дружеских чувств.

Помню, как однажды я решил подарить ему и его семье нашу большую шикарную матрёшку. У банкира было пять дочерей, и матрёшка, в которой было одна в одной 17 кукол, вызвала искренний восторг у всего семейства. Мне стало известно, что моего банкира швейцарские службы попытались «профилактировать». Это было к концу моего пребывания в Женеве. Видимо, дыхание «холодной войны» и влияние американской разведки сказывалось всё больше и в Швейцарии. Я на всём протяжении своего пребывания в Женеве не работал против швейцарцев и, более того, не имел такой задачи. Швейцарские спецслужбы, видимо, тоже понимали это. Однако на четвёртом-пятом году моего пребывания в Женеве они начали «профилактировать» или запугивать некоторые мои связи. В частности, моему банкиру была показана изданная американской разведкой книга «КГБ», в которой приложением был помещён большой список сотрудников советских учреждений в различных странах, которые, как утверждали американцы, являются советскими разведчиками. К тому времени произошло уже несколько предательств в наших рядах, и американцы действительно располагали большими списками советских разведчиков. Автором книги был известный Джон Баррон, и книга распространялась агентами ЦРУ по всему миру. Ни о какой конкретной деятельности указанных в книге лиц в основном речи не было, и упоминания в общем списке были без всяких уточнений. Моя фамилия также появилась в книге «КГБ», и эту книгу «доброжелатель», совершенно очевидно агент или даже сотрудник швейцарской контрразведки, показал банкиру, но был решительно «отшит» — банкир демонстративно не придал этой «профилактике» никакого значения. Эта уверенность швейцарца ещё раз подчеркнула в моих глазах определенные преимущества швейцарской демократии. Банкир был одним из тех моих контактов в Женеве, кто выражал искреннее сожаление в связи с моим отъездом. Он даже пригласил меня с женой в старинный женевский ресторан на прощальный ужин.

Ресторан был на берегу Женевского озера, и на ужин был приготовлен женевский деликатес — глубоководная рыба, родственница нашего байкальского омуля. Эта рыба ловится только профессионалами для ресторанов, на рынке практически её не бывает. Она отличается очень тонким вкусом и носит название «Л'омбр де Шевалье» — «Тень рыцаря». На память об этом контакте у меня сохранилась очаровательная миниатюра вида Женевы, подаренная банкиром.

Характерным и очень интересным контактом была моя связь с советником американского представительства, кадровым сотрудником Государственного департамента США. Американец был примерно моего возраста, застал конец войны с гитлеровской Германией, находясь в частях американской армии, которая освобождала Италию, и поэтому был ветераном войны. Он окончил престижный колледж и попал в Госдепартамент, хотя по происхождению был из скромной семьи. Как рассказывал Джон (так его звали), от родителей у него в Штатах остался небольшой дом, который не представлял сколько-нибудь заметной материальной ценности. Однако, находясь уже после войны во Франции, он удачно женился на француженке русского происхождения. Жена его родилась во Франции, её родители покинули Россию ещё в период революции, но насколько я понимал, она имела приличное состояние во Франции, и её семья владела обширными виноградниками в районе Божоле. Божоле — вино, широко известное как во Франции, так и во всём мире. Район Божоле находится южнее районов великих французских вин из Бургундии, по соседству со Швейцарией и в последние годы относится к процветающим винным районам. Это очень приличное столовое вино, хотя не дорогое, имеющее много разновидностей. Божоле широко представлено в наших магазинах в Москве.

Джон держался очень открыто, был любезен и даже, несмотря на годы «холодной войны», был лояльно настроен в вопросах развития советско-американских связей. Можно даже сказать, что он разделял идею мирного сосуществования, одну из основных идей, которую исповедовал Советский Союз в своей внешней политике.

Встречи с Джоном носили регулярный характер. Он непременно отвечал на мои приглашения и нередко был сам инициатором наших встреч. Мы обсуждали, главным образом, международные проблемы и вопросы советско-американских отношений. В это время в Женеве проходили важные политические конференции. Одна из них, конференция по стратегическим видам вооружения, была двусторонней, советско-американской.

Проблемы, решаемые на ней, были особой важности, и даже небольшие фрагменты информации по этой конференции были для меня интересны. Джон часто жаловался, что перегружен работой по ООН, и на моё замечание, что в его секторе в посольстве работает ещё несколько человек, Джон с улыбкой, но в то же время серьёзно заявил, что эти люди практически ему совсем не помогают, так как принадлежат к другому ведомству и заняты своими делами.

Наш анализ показал, что действительно, по крайней мере двое из его трёх подчинённых были сотрудниками ЦРУ и работали по советским представительствам в Женеве.

Однажды я приехал на домашний приём, который устраивал Джон у себя на квартире, с небольшим опозданием. Войдя в комнату, я увидел Джона в окружении группы американцев, также дипломатов из представительства США. Они над чем-то громко смеялись, и когда я подошёл, Джон также с улыбкой начал представлять меня присутствующим. Один из американцев — я достоверно знал, что он является сотрудником ЦРУ — работал под прикрытием второго секретаря американского представительства. Я знал также, что он проявляет постоянный интерес к некоторым нашим сотрудникам в ООН и ведёт себя достаточно нагло. Когда этот американец обратился неожиданно ко мне, я сразу насторожился. А он без предисловия, видимо, рисуясь перед своими начальниками (а среди стоявших находился и резидент ЦРУ в Женеве), громко спросил: «Скажите, как это ваш третий секретарь Ефремов вдруг перешёл на работу в Управление кадров ООН? Его что, послали туда изучать досье ооновских сотрудников? И где он учил английский язык, который он так хорошо знает?». Я также с улыбкой, уверенно и громко сказал: «Ефремов — хорошо, но вы-то кто будете? Откуда у вас этот повышенный интерес к Ефремову? И какие досье поручено изучать вам?». Раздался дружный смех американцев. Инцидент был вроде превращён в шутку, но через неделю Джон на встрече со мной рассказал, что вот уже несколько дней как всё представительство потешается над упомянутым выше вторым секретарём, так как он со всей очевидностью сел в лужу, расшифровав неуклюже свою профессиональную принадлежность к разведке.