Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален Страница 30

Правительство не смогло пережить принятия пакта Локарно: с уходом немецких националистов оно утратило большинство в рейхстаге. Оно оставалось у власти только до проведения пакта через рейхстаг. После официального подписания соглашения в Лондоне, которое состоялось в начале декабря, правительство подало президенту заявление об отставке.

И Гинденбург впервые оказался перед лицом необходимости сформировать новое правительство. Он бы предпочел поручить Лютеру формирование нового буржуазного кабинета, но, поскольку ему предстояло принять пакт Локарно, вопрос о членстве в нем представителей националистов не стоял. А без националистов буржуазные партии не имели большинства в рейхстаге. По совету Лютера Гинденбург согласился сформировать правительство с участием социал – демократов, так же как и буржуазных партий, поддерживающих пакт.

Однако он не хотел подвергать Лютера опасности возможной неудачи, поэтому попросил лидера демократов Эриха Кох – Везера попытаться создать такую коалицию – только у его партии не было на этот счет никаких оговорок. Кох не выразил желания принять мандат. Предоставление партиям столь доминирующей роли в формировании нового правительства лишь подстегнет их самомнение. Вместо этого он предложил Гинденбургу, чтобы тот дал кому – либо всю власть для формирования нового кабинета и предоставил ему определять условия, на которых новое правительство возобновит свою деятельность. При этом достаточно выбрать подходящего человека. Опора на сильную личность, утверждал он, больше соответствует положениям конституции [13]. Но Гинденбург не последовал этому совету. Его концепция Веймарского «<партийного государства» требовала, чтобы до принятия окончательного решения были проведены консультации с партиями, и он был намерен придерживаться такого курса, тем более что Эберт делал то же самое.

Несмотря на дурные предчувствия, Кох принял назначение. Он разработал программу, в которой объединились обязательства разных партий проводить энергичную внешнюю политику и обещания ряда социальных реформ. Как он и опасался, ему не удалось привести зачастую противоположные требования оппозиционных партий к общему знаменателю. Немецкая народная партия приняла его план с рядом оговорок, а социал – демократы, более чем другие ощутившие на своей шкуре тяготы необычайно суровой зимы, настаивали на увеличении выплат пособий по безработице и снижении налогообложения низкооплачиваемых групп населения. Эти требования народная партия сочла неприемлемыми, и бурные переговоры не дали результата. Гинденбург с явным облегчением приказал Лютеру продолжить работу после рождественских праздников. Он ожидал трудностей и считал, как он признался Вестарпу, что «<великая коалиция» никогда не родится ввиду несовместимости партийных интересов. При этом он сделал вид, что чрезвычайно шокирован тем, что его усилия никто не оценил.

В январе была сделана еще одна попытка создания широкой коалиции – от социал – демократической до народной партии, – но она стала ничуть не более успешной, чем первая. Социалисты продолжали вести свою линию, настаивая на требованиях, которые, как признавали даже их лидеры, не могли быть приняты. Народная партия утверждала, что эти требования еще более усложнят задачу преодоления тяжелейшего экономического кризиса. И снова центр политической тяжести сместился к Гинденбургу. Он дал Лютеру мандат, которого тщетно добивался Кох, – сформировать правительство без предварительного согласия партий. Должно было получиться «нейтральное правительство центра» – правительство без партийных связей, состоящее, по крайней мере частично, из людей, не имеющих партийной принадлежности. Однако Лютер, даже при таких условиях, не смог обеспечить большинство. И снова Гинденбургу пришлось вмешаться. Он собрал лидеров партий, из которых, по его мнению, должно было набираться центристское правительство, и потребовал положить конец недостойному зрелищу – затянувшемуся правительственному кризису. Он предложил подчинить интересы отдельных партий общим интересам страны. «Что произойдет, если все старания последних недель потерпят полный крах, предсказать невозможно», – мрачно предостерег он. Прямое обращение президента возымело действие. Уже через несколько часов Лютер смог доложить маршалу, что новый кабинет сформирован. Оставалась задача получить вотум доверия от рейхстага. Гинденбург вооружил Лютера декретом, дававшим право распустить этот орган, если он откажет в своей поддержке. Перед лицом этой угрозы рейхстаг проголосовал за, правда, большинством всего лишь в 10 голосов при 130 воздержавшихся социал – демократах.

Гинденбург вышел из кризиса, значительно укрепив свой престиж, поскольку мало кто знал, что он был, по крайней мере частично, ответственен за длительность переговоров. Страна восприняла все происшедшее иначе: после долгих недель бесплодных разговоров именно его решение привело к быстрому урегулированию ситуации – старый маршал оказался сильнее, чем без конца враждующие партии. С другой стороны, социал – демократы своей непримиримостью способствовали еще большей дискредитации парламентской системы. В итоге даже один из лидеров социалистов – Отто Браун оказался среди тех, кто посоветовал Гинденбургу создать правительство, занимающее среднюю позицию, и навязать его рейхстагу.

Гинденбург мог завоевать уважение многих слоев населения, урегулировав правительственный кризис, но сам он был глубоко несчастлив. Он находил долгие переговоры, бесконечные ссоры и споры утомительными и раздражающими – посетители, которых он принимал в эти дни, находили, что у него усталый и растерянный вид. Как выпад, направленный лично против него, воспринял маршал тот факт, что немецкие националисты продолжали критиковать внешнюю политику Штреземана. Для него подобная неуступчивость была не только показателем шокирующего отсутствия дисциплины, но и признаком нелояльности. В то время как он взвалил на свои плечи тяготы президентства ради блага отечества, те, кто требовали, чтобы он занял этот пост, покинули его, вместо того чтобы помогать. Если ему приходилось уступить необходимости и идти на компромиссы, им следовало поступать так же. Они не должны были вынуждать его защищаться. Маршал очень страдал от хулы его же собственных товарищей по оружию, которые не уставали критиковать его за то, что он строго исполнял конституцию и законы парламентской системы. И к тому же его не оставлял в покое назойливый призрак незабываемого 9 ноября. Когда один из посетителей, желая успокоить маршала, сказал, что только те, кто были в Локарно, имеют право винить Лютера и Штреземана за то, что им не удалось добиться большего, тот неожиданно взорвался. «<Вы правы, – с необычной для себя пылкостью вскричал он, – вы абсолютно правы. Они также винят меня за то, что я вынудил императора уехать из страны в 1918 году. Бог мой, только тот, кто не был там в те страшные дни, может говорить подобное. Судить меня могут только пережившие те дни!»

Даже более уверенный в себе человек почувствовал бы себя уязвленным, столкнувшись с необходимостью постоянно защищаться, а Гинденбургу вовсе не была свойственна уверенность в себе. Через два дня после того, как Лютер был снова назначен канцлером, президент выслушал план Вестарпа по составу нового кабинета, в который войдут националисты, но из которого будет исключен Штреземан. А на следующий день он обсуждал замену Лютера Ольденбург – Янушау.