Галльская война Цезаря - Оливия Кулидж Страница 30

Арпиней передал все сказанное Сабину, и в центре лагеря начался жаркий спор, в котором участвовали все офицеры независимо от званий, вплоть до центурионов. Спорили под открытым небом, потому что во дворе было больше места, чем в жилище легата, которое еще не было достроено. Рядовые солдаты собрались рядом тесной толпой, но стояли слишком далеко и не могли слышать, о чем говорили их командиры. Однако они могли видеть, что офицеры с самого начала сильно разошлись во мнениях.

Котта и старшие центурионы заявили, что укрепления легиона уже достаточно сильны, чтобы выдержать нападение любого количества германцев. Они собирались выполнять приказ Цезаря и держаться до последнего. Но Сабин понимал, что при долгой осаде превосходящими силами их лагерь в конце концов падет, и предполагал, что помощи будет ждать неоткуда. Дело в том, что он считал, будто Цезарь уже уехал в Италию, так как было невероятно, чтобы подобное восстание началось до отъезда Цезаря. А в том, что мощное восстание началось, Сабин был убежден, потому что эбуроны были слишком маленьким и слабым племенем, чтобы восстать в одиночку. Значит, если легион не поспешит сняться с места сейчас же, к приходу германцев он будет заперт здесь без всякой надежды на спасение. А воспользовавшись теперь предложением Амбиорикса, они смогут добраться до ближайшего соседнего лагеря. Им нужно спешить изо всех сил.

Ни одна сторона не могла убедить другую, и спор продолжался с большим жаром. В какой-то момент Сабин повысил голос, специально для того, чтобы рядовые солдаты знали, что сейчас решается их судьба. Но несмотря на его старания заработать популярность, старшие центурионы и Котта твердо настаивали на выполнении долга. Наконец участники собрания разошлись, чем привели в отчаяние офицеров легиона, которые тут же дали понять обоим начальникам, что безопасность всех зависит от согласия. Любой из двух путей, если твердо держаться его, может привести их к спасению, а ссора не оставляет никакой надежды.

Под давлением со стороны понуждавших их офицеров оба командира согласились продолжить обсуждение, но и теперь не пришли к согласию. Эти препирательства продолжались много часов и наконец, уже в полночь, Котта был вынужден уступить старшему по званию и был этим очень расстроен. Рядовые солдаты, и так уже не находившие себе места от волнения, провели остаток ночи, укладывая свои вещи или споря друг с другом о решении, которое было принято с явным сомнением и с большой задержкой. Потом, не выспавшиеся, тяжело нагруженные, мрачные, сомневаясь в том, что делают, они длинной колонной потянулись прочь из лагеря, надеясь, что Амбиорикс обеспечит им безопасность.

Они прошли всего две мили. Галлы встали по обе стороны долины, через которую должен был пройти легион, легко отрезали римлян от выходов из нее и завязали бой на очень выгодной для себя местности. Говорят, что Титурий Сабин растерялся и начал бегать из конца в конец колонны, пытаясь собрать солдат вместе, но был в таком замешательстве, что его вид только ухудшал положение. Котте и другим доблестным офицерам все же удалось сплотить бойцов под своим непосредственным командованием. Был отдан приказ оставить вещи и построиться четырехугольником. Это, без сомнения, была правильная тактика, но офицеры уже не могли поднять дух своих унылых солдат, а галлов только ободрили. Вместо того чтобы разойтись в стороны в поисках добычи, противники стали кричать друг другу: «Добыча – потом!» – и начали приближаться к рядам легионеров.

Оказавшись в строю, наши солдаты стойко боролись за свою жизнь. Но тяжелое вооружение мешало им подняться вверх по холму. Те галлы, которые были перед ними, просто разбегались в стороны, а в это время их соплеменники сзади и с боков обрушивали целый ливень дротиков и камней на плотную массу солдат. Таким образом, нанося некоторый урон противнику, но сами неся гораздо большие потери, римляне вели бой с рассвета до двух часов дня. Котта, который сражался в строю вместе с рядовыми бойцами, в сотый раз кричал «Вперед!», когда камень из пращи ударил его в рот, раздробил ему челюсть и разбил зубы, отчего губы оказались изрезаны их осколками. Но он продолжал сражаться, а кровь текла у него по подбородку и капала на доспехи.

В два часа дня Сабин еще раз послал своего переводчика к Амбиориксу с просьбой о пощаде. Амбиорикс ответил так: он надеется, что сможет заставить своих воинов подчиниться, но сначала Сабин лично должен прийти и спросить об условиях сдачи. Вождь клялся своей честью, что, по крайней мере, самому военачальнику сохранят жизнь. После этих слов Сабин стал собираться к галлам и велел Котте пойти с ним. Но Котта в последний раз отказался подчиниться: пробормотал сквозь разбитые губы, что лучше умрет. Сабин приказал старшим офицерам и центурионам идти с ним, и они отправились на встречу с Амбиориксом. Всем им было приказано сложить оружие, Амбиорикс начал долгую речь, а пока он говорил, галлы подходили все ближе. Очень скоро галлы потеряли терпение, и легионеры увидели, как людской водоворот закружился вокруг их командира и его офицеров. Толпа заметалась из стороны в сторону, послышались крики. Очень скоро все было кончено. Оставив лежать на месте тела тех, кого они предательски зарезали, галлы издали боевой клич и опять начали наступать на оставшийся без военачальников легион.

Тогда погибли многие, в том числе Луций Котта, геройски сражавшийся до конца. Очень немногие уцелевшие вырвались из долины и, неся с собой легионного орла, направились обратно к своему лагерю на глазах у шумной толпы обезумевших от крови галлов, которые гнались за ними, но больше подгоняли солдат криками, чем преследовали. Знаменосец оказался прижатым к крепостной стене. Он перебросил орла в лагерь, а сам погиб во рву. Несколько сот солдат защищали укрепления до ночи. Потом, видя, что утром их ждет конец, они начали убивать друг друга и таким образом погибли все до единого. Еще нескольким легионерам удалось выбраться из долины и попасть в лагерь Тита Лабиена. Там они обнаружили, что все спокойно и никто ничего не знает о случившемся. Общего восстания, которым Амбиорикс пугал Сабина, на самом деле не было.

Сам я был в то время вместе с Квинтом Цицероном примерно за пятьдесят миль от Сабина, в землях нервиев и других зависевших от них племен. Теперь я был уже опытным офицером. Зима в военном лагере – скучная пора даже в самое лучшее время, но эта зима обещала стать более утомительной, чем обычно. Я был у Цицерона своего рода любимцем из-за своих литературных опытов. Эти общие интересы должны были бы скрасить наши скучные дни, но я уже начинал немного тяготиться его обществом. Он, хотя и умел командовать, неуверенно чувствовал себя в должности начальника и потому имел склонность слишком сильно вмешиваться в чужую работу. Он был хорошим собеседником, но предпочитал читать мне свои сочинения, а не слушать мои. Цицерон, как мне казалось, страдал ипохондрией – вечно поднимал слишком много шума из-за своего пищеварения или головной боли, а эти жалобы не вызывали у меня симпатии к нему. В общем, я был невысокого мнения о своем командире, хотя повседневная работа по постройке и укреплению лагеря шла согласно распорядку, поскольку все центурионы и офицеры знали свое дело. Команды лесорубов каждый день выходили из лагеря, и плотники делали свою работу. Палатки одна за другой убирались, и на их месте вставали хижины. Местные племена подвозили зерно. Военная подготовка шла по плану. Ничто не подсказало нам, что Сабин находился в осаде, сражался и умирал. Даже появление Амбиорикса, который примчался на коне с места своего триумфа поднимать на восстание своих могущественных соседей, прошло незамеченным.