Казанова - Иен Келли Страница 30

Парма, куда Казанова и Анриетта прибыли в 1749 году, тоже находилась в поворотной точке своей истории. В прошлом году, согласно мирному договору в Аахене, город был передан во владение Дона Филиппа, инфанта Испании. Одновременно инфант заключил весьма благоприятный союз с дочерью французского короля Людовика XV, Луизой-Елизаветой. Когда туда приехали Казанова и Анриетта, итальянский дотоле город становился все более французским. Торговцы были рады услужить итальянцу по-итальянски (он купил одежду для Анриетты, которая по-прежнему еще была одета как солдат, плюс «перчатки, веер, серьги… все ради ее удовольствия») и нанял репетитора, чтобы учить ее итальянскому языку. Опера, куда они часто ходили под вымышленными именами как синьор Фарусси и Анна д’Арси, была переполнена французами и испанцами, утверждавшими свое недавно обретенное социальное превосходство к недовольству некоторых местных жителей. «Новоиспеченный герцог Пармы, — писал британский дипломат, — вызывает отвращение у всех своих новых подданных, он [ведет себя] так ужасно по-французски, что они не могут угодить ему». Анриетта, когда они ходили в оперу, отказывалась румянить щеки — как в то время сделала бы любая француженка по случаю похода в публичное место — и просилась на расположенные сзади плохо освещенные места. Она вела себя неоднозначно. Так, в одном эпизоде она сперва робко предложила сыграть с листа концерт на виоле да гамба, но потом язвительно заметила, что мать-настоятельница монастыря, где она воспитывалась, считала для женщин предосудительным играть на этом инструменте, поскольку приходилось сидеть в неподобающей для дамы позе. Охваченный смесью облегчения, гордости, обожания и изумления, что он живет рядом с таким чудом, Казанова в мемуарах вспоминал, что после концерта он уехал один и расплакался от нахлынувших чувств.

Мало-помалу она проговаривалась о деталях своего прошлого, и в течение трех месяцев, которые Казанова позже характеризовал как самое счастливое время в его жизни, он смог собрать в единое целое картину ее минувших дней и ее вероятного будущего. Анриетта убежала от мучившего ее мужа и, по-видимому, тиранившего ее свекра. Она не сознавалась в этом, но, возможно, она оставила во Франции маленького ребенка — две из трех реальных женщин, которые могли оказаться «Анриеттой», были матерями. Она ждала какого-то прояснения отношений со своей родней или родней мужа, может быть, предоставления официального развода или права на свидания со своими детьми без угроз дальнейших скандалов в семье. Теперь она нашла компанию себе в лице своенравного молодого авантюриста, который разделял ее взгляды на жизнь и любовь, но не мог, если реально смотреть на вещи, разделить с ней будущее. Возможно, этот аспект тоже привлекал Казанову — Анриетта не намеревалась связывать себя с ним надолго.

Перед ней он был открыт. Джакомо признал, что его финансы неустойчивы, а будущее — не слишком многообещающее; «ради Анриетты» он перестал играть роль. Она вела себя в соответствии со своим характером и требовала того же от него, и он шел на это, что редко делал и в жизни, и в любви. Даже когда он занимался с ней любовью, ему — обычно склонному к превращению секса в некий роскошный спектакль — «всегда казалось, как будто это в первый раз».

Конечно, трудно предположить, что именно Анриетта сделала с ним, но только он несколько месяцев прикладывал все старания, чтобы его возлюбленная ощущала себя счастливой, и, по всей видимости, успешно. Анриетта расцвела от внимания и усердия любовника. Он был внимателен к ее потребностям, иногда подбирая ей одежду на собственный вкус, и купался в отражении ее успеха как интеллектуалки, красавицы, музыкантши и — в городе, находившемся в плену всего французского — как образованной аристократки из Прованса. Она беспокоилась, что он так увлечен ею, и стала намекать, что доверяет любви и свету меньше, чем себе, и что их период счастья рано или поздно завершится. «Те, кто заявляют, что можно быть счастливым всю жизнь, не знают, о чем говорят, — сказала она ему. — Удовольствие, чтобы оставаться удовольствием, должно иметь конец».

Анриетту узнал монсеньор Антуан-Блакас Прованский, который, возможно, действительно был связан с ней и состоял в свите нового герцога Пармы. Это случилось на вечернем приеме в летней резиденции герцога в Колорно. Последовала непростая беседа, а затем мучительное для нее и Казановы ожидание после того, как Блакас отправил письмо во Францию, по-видимому, ее семье. Прошло три недели прежде, чем от родни прибыл ответ. Должно быть, семья согласилась на ее условия, поскольку Анриетта сказала Казанове, что они должны расстаться.

Я, моя единственная любовь, [писала она], вынуждена оставить Вас. Не добавляйте себе горя, думая обо мне…

Лучше радоваться тому, что нам удавалось быть счастливыми в течение трех месяцев подряд; немногие смертные могут сказать то же самое. Так давайте никогда не забывать друг друга и позволим себе часто вспоминать нашу любовь… И если случайно Вы узнаете, кто я, ведите себя так, как если бы Вы были в неведении. Я не знаю, кто Вы, но вижу что никто в мире не знает Вас лучше, чем я… Я хочу, чтобы Вы снова полюбили и даже нашли другую Анриетту. Прощайте.

Казанова был потрясен. В отчаянии он заперся в своей комнате. Семья Анриетты разрешила ей снять существенную сумму со счетов швейцарского банка в Женеве, поэтому Казанова согласился сопроводить любимую через Альпы в Швейцарию. Оттуда он вернется в Италию, а она — к своей жизни в Южной Франции. Это было мрачное путешествие.

Они расстались в Женеве в отеле «Де Бланке». «В течение последних двадцати четырех часов мы могли только плакать. Анриетта не питала надежд и иллюзий… Она просила меня не узнавать о ней и сделать вид, будто я не знаю ее, если когда-нибудь встречусь с ней [вновь]». Она прислала ему письмо с места своей первой остановки, в Шатильоне, с одним лишь словом — «Прощай» и нацарапала ему послание на стекле в окне гостиничной спальни бриллиантовым кольцом, которое он купил ей в Парме. До 1828 года там оставалась надпись: «Tu oublieras aussi Henriette» — «Ты забудешь и Анриетту».

Она, казалось бы, хорошо знала Казанову, но в этом последнем утверждении ошиблась. Он никогда не забывал ее. Годы спустя он писал об их отношениях в своих мемуарах как об одном из самых запоминающихся моментов в его жизни и сделал их историю одним из наиболее захватывающих современных романов. Он также помнил свое обещание не раскрывать ее личность или их общего прошлого и сдержал его, когда случай свел их много лет спустя в ее доме в Провансе. «Когда я думаю, что же делает меня счастливым в моей старости, то нахожу таковым наличие у меня воспоминаний, и я полагаю, что моя жизнь была чаще счастливой, нежели несчастной… и поздравляю себя… Нет, я не забыл ее, и этот бальзам проливается на мою душу всякий раз, когда я вспоминаю».