Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир Страница 30

Утренний воздух наполнился сиянием солнечных лучей, отражавшихся от висящей в нем мелкой пыли, и небеса превратились в сверкающий янтарный полог.

Заратан сидел на корточках у крохотного костра, глядя, как кожица рыбы коричневеет и лопается. Смотреть на это было куда проще, чем на Калай, которая ее готовила. Женщина выпотрошила рыб, положив их на кусок дерева, а потом воткнула их в песок вокруг пламени. В его возрасте непреодолимые позывы плоти возникали в самых неожиданных ситуациях. Калай обошла вокруг костра, подбрасывая в огонь ветки. Кудрявые рыжие волосы, обрамляющие ее загорелое лицо, развевались. Когда она наклонилась к костру, чтобы повернуть рыб, он мельком увидел, как в разрезе ее платья показались груди. Это было настоящее мучение.

Кир и Варнава сидели шагах в десяти от них и негромко беседовали. Он слышал лишь обрывки фраз, но выражение лица Кира было ужасным.

— О чем они говорят? — спросила Калай, мотнув головой в сторону Кира и Варнавы.

Сказать, что у нее голубые глаза, — все равно что назвать прекраснейший янтарь просто желтым. Эту искрящуюся неземную глубину и богатство цвета нельзя было описать словами.

— Что-то про город под названием Леонтополис.

— Значит, вот куда мы направляемся?

— Не знаю, но Варнава сказал, что знает человека, старого отшельника, который живет в пещере в нескольких днях пути от города на север, к побережью.

— Значит, мы направляемся в пещеру отшельника?

— Можно подумать, мое мнение учитывается в их планах, — раздраженно ответил Заратан. — Я просто догадываюсь, как и ты.

Калай уперла руки в бедра, и ее полные губы дернулись в усмешке.

— Заратан, ты не думал, что когда тебя сравнивают с котом, то делают это из-за тех завывающих ноток, которые у тебя так часто возникают?

Заратан покраснел.

— Ты ведешь себя просто возмутительно! Лучшее доказательство правоты святого Петра, который сказал, что женщины недостойны жизни.

— Он действительно это сказал?

— Да. Это есть в Евангелии от Фомы, теперь запретном. Одна из моих любимейших книг.

— Понятно почему.

Калай снова наклонилась, чтобы перевернуть жарящихся рыб, и Заратан зажмурился. Он открыл глаза только тогда, когда услышал, что она выпрямилась. Глянув на нее одним глазом, он понял, что Калай пристально смотрит на него.

У него шумно заурчало в животе, желудок будто хотел завязаться узлом.

— Ты ведь сегодня не ешь, правильно? — спросила она.

— Почему же, ем, конечно. А что?

— Ну, это не моего ума дело, но вчера я слышала, как кто-то из монахов сказал, что тебе и Киру приказано три дня поститься из-за разбитого горшка или чего-то в этом роде.

Кровь отхлынула от лица Заратана, и у него закружилась голова.

— Но ведь брат Варнава наверняка не собирается…

— Спроси у него, вот он идет, — сказала Калай, сделав жест рукой.

Резко обернувшись, Заратан увидел братьев-монахов, подходящих к костру. Белое одеяние Кира было покрыто грязью и кровью, после того как ему пришлось поваляться по полу молельни. Путешествие по реке тоже не сделало его чище, и на этом фоне идеальная чистота одеяния Варнавы бросалась в глаза.

Заратан попытался понять, что означает выражение лиц братьев. Оба плотно сжали губы и напряженно смотрели перед собой.

Калай вынула из песка четыре прутика с нанизанной на них рыбой и раздала их своим спутникам. Заратан жадно схватился за еду и впился в нее зубами, прежде чем ему что-то скажут, и вздрогнул от ужаса, увидев, как Кир и Варнава встали на колени и склонили головы.

Варнава принялся тихо читать Символ веры, установленный Ипполитом в 215 году.

— Веруешь ли в Бога Отца Вседержителя? Веруешь ли в Иисуса Христа, Сына Божия, зачатого Девой Мириам от Духа Святого? В Иисуса Христа, распятого Понтием Пилатом, умершего, похороненного и на третий день воскресшего из мертвых, и вознесшегося на небеса, и сидящего одесную Отца, чтобы судить в грядущем живых и мертвых? Веруешь ли в Духа Святого, святую церковь и воскрешение телесное?

— Верую, — раз за разом отвечал Кир.

— Верую, — неразборчиво проговорил Заратан.

Его рот был набит рыбой.

— Что за болтовня! — сказала Калай и принялась за рыбу.

Она ела, а братья-монахи смотрели на нее.

Кир встал, обошел костер и отдал рыбу Заратану.