В тени славы предков - Игорь Генералов Страница 30

Двое мальчишек, сжимая в одной руке связку свежевыловленной рыбы, а в другой удочку, наперегонки бежали в горку мимо посадских дворов к дому Реаса. Растворив калитку, разом попытались влезть в неё, споткнулись, повалились со смехом.

— Олав, Рекони!

Необычайно серьёзная, их окликнула Рекон. И только тут, поднявшись и перестав дурачиться, парни увидели множество разномастных чужих коней, стоящих у коновязей, оружных ратных с незнакомыми родовыми узорами по подолу рубах, сидящих и лежащих на тёплой летней земле. В просторном дворе сделалось как-то тесно. Мальчишки сробели, прижавшись друг к другу. Рекони забрала холопка, а Олава, ничего ещё не понимающего и потому послушного, схватила за руку и повела в сторону хором Рекон.

В доме сидел на лавке большой мужик, уперев руки в колени и вздыбив могучие плечи. Напротив — Реас с торжественно-почтительным выражением на лице, рядом Торгисль, с застывшей восхищённой улыбкой, что-то рассказывал гостю.

Одного взгляда глубоко посаженных светлых глаз хватило Сигурду признать в Олаве сына Трюггви. Когда восемь месяцев назад он получил весть о том, что племянник жив и находится в гостях у эстонского бонда, Сигурд не поверил, хоть привезший вести купец-урманин [98]клялся молотом Тора [99]. С намерениями наградить бонда за спасение племянника, а за ложь наказать, новгородский воевода приехал в Тарванпе.

Торговые гости, что ходили за море и привозили не только товары, но и сведения об иных землях, разузнали для Реаса о конунге Трюггви, о сыновьях Гуннхильд и что случилось с семьёй погибшего конунга. Лишь когда волостель полностью убедился, что приютил действительно знатных урман, он послал весть в Новгород. То, что эст не обманул Сигурда, он узнал, беседуя с Торгислем, который помнил многое гораздо подробнее, чем Олав. Пристально вглядываясь в лицо племянника и узнавая в нём черты то отца, то матери, заговорил серьёзно, как со взрослым:

— Я не могу научить тебя стать конунгом, Олав, но сделать из тебя лучшего воина я обещаю…

Реас не унижал себя и родичей покойного правителя Вика назначением цены, предложив Сигурду заплатить столько, сколько не жаль. Здесь было и купеческое лукавство: мало за сына конунга не дают. Сигурд подарил всё, что нажил в Новгороде: кольчатую, отделанную серебром бронь — подарок посадника Твердислава за верную службу да харалужный [100]меч с серебряными накладками на черене. Это было хорошей платой за спасение Трюггвасона от рабства и за неполных три года, проведённых в семье Реаса на правах родича.

* * *

Ставший за годы скитаний широким, мир неожиданно сузился, но вырос большими бревенчатыми теремами и стал спокойнее и уютнее. Находясь у эстов, не ведал Олав, что Реас узнавал о нём в Северных странах с большой осторожностью кто знает, насколько молодой конунг нужен сыновьям Гуннхильд? Не ведал, но чувствовал Трюггвасон тревогу волостеля. Здесь же было безопасно, никто не осмелится прийти с мечом в земли потомков великой княгини Ольги и князя Святослава.

В Новгороде было шумнее и веселее, чем в затерянном в лесах Тарванпе. Летом разворачивался большой торг, зимой детвора лепила снежки, на салазках съезжала с крутого склона на обледеневший Волхов. Не было таких морозов, как здесь, ни в Северных странах, ни у эстов, но Олав быстро пообвыкся, носясь короткий зимний день до сумерек с детворой.

Морана-зима, убивая жизнь, заставляла людей бороться с ней весельем. Играли свадьбы на потеху не только взрослым, но и детям. На праздник Йоль [101], Корочун по-здешнему, катались на разукрашенных лошадях с лентами в гривах, наряжались в нечисть, выворачивая шубы и надевая страшные хари. На Масленицу жгли чучело, устраивали игрища с борьбой — у словен ещё не прижился русский обычай боёв «стенка на стенку». Завелись друзья-приятели в молодшей дружине, с которыми ходили и на рыбалку, и на охоту, а позже и на беседы с молодыми девками.

Но этого, достаточного для многих, Олаву было мало. Сказывалась кровь предков-мореходов: не было манящего морского простора, наполнявшего солёным воздухом грудь. Даже у эстов Олав чаще бывал на море, ходя вместе с Реасом вдоль побережья за какой-то данью. Здесь, в Гардарике [102], озеро Ильмень, называемое местными морем, но мелкое перед величием бескрайней стихии, вызывало лишь насмешку.

Сытно жилось в дружине посадника Твердислава, которую водил за собой Сигурд, но не один раз подросший Олав просил Торгисля, достигшего достаточного возраста, чтобы стать хёвдингом, построить корабль, набрать ватагу и уйти в поход. Но Торгисль, который уже обзавёлся семьёй в Новгороде, сначала с усмешками, а потом, когда увидел, что Олав серьёзно просит и отступать не собирается, отвечал одно и то же: