Вангол - Владимир Прасолов Страница 30

Не успел Татарин выйти, как пришёл Фрол.

— Москва, с утра в седьмом дважды Давлаев был, люди мои видели, как Казбек гонцов в столовку посылал после ухода Татарина. И ещё, неделю назад шестьдесят заточек с промзоны мужики пронесли в барак чёрным, на хлеб и чай меняли, видно, заказал Казбек.

— Да, есть о чём поговорить. Фрол, пойдёшь со мной в седьмой. Казбек, правда, на ужин пригласил, а мы на полдник пожалуем. Как думаешь, не обидится? Татарин, дуй в седьмой, обрадуй Ашотика. — Москва погасил папиросу и спросил Фрола: — Что по хозяину люди говорят?

— Да кое-что удалось узнать, он из забайкальской пересылки, только дела принял и знакомится со своими, бараки ещё не обходил, политических дёргает на допросы, вчера одного в карцер упёк. В общем, темно пока, не проявился никак. После обхода, может, кто из бродяг его вспомнит.

— Ладно. Давлаева он притащил с собой?

— Нет, этот орёл намного раньше прибыл.

— Хорошо, что так, значит, хозяин, может, и не в курсах. Ну что, пора навестить Казбека, идём, Фрол. Татарин с пацанами должен у шестого барака ждать.

Накинув телогрейки, они вышли из своего барака и пошагали в сторону шестого, где, присев на корточки, ожидали их несколько человек. Татарина среди них не было, но братва поняла, кто идёт рядом с Фролом, и все поднялись при их приближении. Остановившись, Москва поприветствовал всех и спросил:

— Уважаемые, где здесь остановка трамвая до центрального рынка?

Дружный хохот был ему ответом.

— Зачем тебе рынок, Москва? — подыграл кто-то из стоявших.

— Да по южным фруктам соскучился, уже забыл, какая на вкус мякоть у кавказских персиков.

Смех умолк, и кто-то серьёзно ответил:

— Гнилые на местном рынке персики, Москва.

— Ну, братва, я проверю, если гниль завелась, в сортир опустим, чтобы воздух не портили.

— Москва, встречи не будет, седьмой барак вертухаи шмонают, — сказал подбежавший Татарин и, оглянувшись, добавил: — С чего бы это? Обычно шмон с политических начинали и по порядку, весь лагерь знал, когда, в какой барак вертухаи нагрянут, а тут ни с того ни с сего.

— Не хочет Казбек разговора, вот что я думаю. Заказал он шмон через Давлаева. Видно, и впрямь гнилые персики, братва. Что ж, сегодня после отбоя соберём сходняк, будем решать, что делать.

В обед в лагере произошла большая драка в столовой. Одна из бригад, пришедшая с карьера, отказалась есть баланду из воды и картошки. На шум, поднятый мужиками, из кухни вышли несколько чеченцев, один из них нагло заявил, что мясо должны кушать настоящие джигиты, а баранам мясо не положено. Метко брошенный кем-то из мужиков табурет сбил с ног говорившего, и началась свалка. Подоспевшие конвоиры и надзиратели растащили дерущихся только применив оружие. Битц, прибывший на место, увидел около сотни зэков, лежащих на земле под дулами винтовок взвода охраны, и выслушал доклад начальника отряда о причинах происшествия. Не говоря ни слова, Битц сразу же прошёл на кухню, где повар прямо из бака зачерпнул и предъявил ему порцию наваристого мясного супа. Тут же начпрод лагеря Давлаев доложил, что он лично снимал пробу перед обедом и не понимает причины отказа заключённых от пищи. Но обмануть Битца не удалось, из кухни он вышел к столовую, и, хоть там всё было перевернуто, в одной из мисок сохранились остатки того варева, что стало причиной драки. Видно, вывернуть в общий котёл мясное варево повара успели, а тут промашка вышла, и новый хозяин это понял. Битц не торопился принимать решения, он всегда хорошо продумывал каждый свой шаг. Он прекрасно понял, что собой представляет старший лейтенант Давлаев, лишь взглянул в его слегка подёрнутые поволокой наглые, блестящие глаза. Он обратил внимание и на то, что работники кухни все на одно лицо, чернобровые красавцы с орлиными носами.

Личное дело начпрода ещё не побывало у него на столе, поэтому он просто приказал ему впредь лично контролировать раздачу пищи. Битц не стал выявлять виновников побоища, он опять же спокойно дал указание Давлаеву сменить весь персонал кухни и не позже чем через сутки доложить об исполнении приказа. Бригаду, устроившую бузу, приказал накормить и отправить на работы без разборок. В этот день заключённые лагеря впервые за долгое время нормально пообедали. Среди зэков о хозяине прошла молва как о нормальном мужике. Даже Москва оценил спокойные и решительные действия Битца. Грамотно развёл, умный мужик.

В кабинете Битца ждала срочная телефонограмма: «Прибыть сегодня Киев Управление восьми часам совещание». Битц срочно вызвал Макушева и уже на ходу сказал ему:

— Степан, в карцере заключённый Прохоров, проследи, чтобы его нормально покормили, и скажи ему, что разговор придётся продолжить завтра, я срочно выезжаю в Киев на совещание. Завтра к вечеру буду. Остаёшься за меня. Привет супруге.

Не дав Макушеву ничего сказать в ответ или спросить, Битц быстро пошёл к ожидавшей его полуторке. «До Киева не меньше пяти часов пути, к восьми успею», — думал Битц, трясясь в кабине грузовика. Выглянувшее из-за туч солнце ослепительно-ярко светило с высоких небес, освещая бескрайние украинские степи. За время службы в Забайкалье Битц отвык от того, что горизонт можно видеть так далеко, и он с любопытством осматривал проплывавшие мимо заснеженные пейзажи. Настроение у него было хорошее, и он, закуривая, угощал папиросой и водителя, вольнонаемного украинского парня Сергея, который, не умолкая, рассказывал Битцу о местных достопримечательностях.

* * *

В своём бараке бушевал Казбек, он был недоволен раскладом и, собрав своих бойцов, именем Аллаха пообещал наказать тех, кто пролил кровь его братьев. В столовой в ходе драки им здорово досталось, один джигит с проломленной головой лежал в коме в лагерной больничке. Вечером, после ужина, несколько человек из взбунтовавшейся бригады были сильно избиты, а один пропал. Обо всём этом сразу стало известно Москве, и после отбоя, когда на сходняк собрались воры и бродяги из всех бараков, было принято единогласное решение — мочить всех чёрных. Около четырёх часов утра к двум баракам, в которых спали люди Казбека, стянулось около четырёх сотен вооружённых заточками и ножами зэков. По плану, разработанному Москвой, по две сотни самых отчаянных и надёжных людей должны были под руководством Фрола и Татарина по-тихому, с обоих концов, войти в бараки. Убрав дежурных или охрану, если она будет, быстро занять центральный проход и одновременно начинать своё дело. Всем идти с закатанными по локоть рукавами. Спящих заточками бить в ухо, тогда умирают без звука, ножами резать шеи, зажимая рот. Нужно всё сделать по возможности тихо. Москва в седьмой барак пойдёт за Казбеком сам, он должен остаться живым, сходняк принял решение его опустить.

Когда наступило утро, продрогшие на вышке часовые, как всегда, в полшестого увидели вышедшего в одних трусах на снег заключённого Смолина, который с удовольствием, обеими руками сыпля на себя пригоршнями хрустящий от морозца снег, обтирался им. Присев несколько раз, он не спеша отправился обратно в барак. В лагере в эти последние перед подъёмом минуты было тихо и спокойно. Через какое-то время прозвучал ревун, и бараки наполнились шумом и гамом проснувшейся людской массы. Только в двух бараках стояла поистине мёртвая тишина. На выходе из седьмого барака в луже крови ползал и что-то невнятно причитал голый мужчина, его безумные глаза были полны ужаса, перебитый нос, выбитые передние зубы и разорванные губы делали его лицо почти неузнаваемым. Мало кто смог бы признать в нём в этот момент гордого сына гор Ашота по кличке Казбек. Теперь у него было новое погоняло — Машка. На следующий день он повесился.