Последний день СССР. Свидетельство очевидца - Андрей Грачёв Страница 30

Поначалу Б. Н. Ельцин и его окружение были готовы удовольствоваться значительным повышением своего престижа и символического веса в продолжавшемся противостоянии с главой союзного государства. Горбачев, со своей стороны, не жалел эпитетов для того, чтобы подчеркнуть решающую роль Ельцина в его собственном политическом (и физическом?) спасении и не упускал случая подчеркнуть, что отныне «дуэт» реформаторов будет трудиться рука об руку. Нельзя к тому же забывать, что в каком-то смысле они «были квиты»: ведь решительное «Нет!» Горбачева путчистам спутало их первоначальные планы, среди которых был арест или другая форма «нейтрализации» российского президента согласно «жесткому» сценарию.

Тем не менее он, не теряя времени и пользуясь отсутствием Ельцина в Москве (после пережитых в августе стрессов российский президент, чтобы «расслабиться», уединился на курорте в Сочи), начал «штопать» свое официальное президентское облачение, в клочья разорванное августовским путчем.

Освободившись от давления со стороны консерваторов, Горбачев вернул в свое ближайшее окружение тех, с кем на время расстался в период своего виража вправо в конце 1990 года – Яковлева, Бакатина, Медведева. Позже пост министра иностранных дел вновь согласился занять Эдуард Шеварднадзе, объявивший в свое время об уходе в отставку из-за «грозящей стране диктатуры». Видимо, президент заново открыл для себя ценность истины, гласящей, что опереться можно лишь на то, что сопротивляется.

В первые дни сентября Горбачев предложил и мне войти в президентскую команду в качестве помощника и пресс-секретаря. Так мне выпал уникальный шанс принять участие в отчаянных попытках Горбачева спасти союзное государство и сопровождать президента на последних этапах восхождения на Голгофу, завершившегося его отставкой.

Оправившись от «контузии» путча, он вновь излучал энергию и оптимизм и, казалось, вернул себе способность творить политические чудеса. Даже враждебно настроенные к нему до путча депутаты Верховного Совета после пережитых потрясений были готовы слушаться шефа, предлагавшего им конкретные меры по спасению страны от хаоса, в котором она чуть было не оказалась.

Чтобы удержать на плаву государство в эти дни, полные неопределенности, все поддерживали его остававшиеся символы: его название, его знамя и… его президента, который вернул себе контроль над ядерной кнопкой сверхдержавы. «Контуженный» путчем парламент напоминал в эти дни петуха с отрубленной головой, продолжавшего свой бег.

Выступая 4 сентября на сессии внеочередного заседания Съезда народных депутатов, Нурсултан Назарбаев, ссылаясь на «тысячи писем», поступающих от граждан, предлагал съезду сохранить единое союзное государство. Ельцин, со своей стороны, заявил, что после путча все республики, и прежде всего Россия, изменились. «Изменился и союзный президент, который многое переосмыслил. Сегодня я доверяю Михаилу Сергеевичу больше, чем три недели назад до переворота».

Говоря о судьбе Союза, он сказал, что Ново-Огаревский процесс должен быть скорректирован, но важно подтвердить, что «мы нуждаемся в Союзе суверенных республик», в котором будет обеспечено «сохранение единых вооруженных сил и безусловный контроль над ядерным потенциалом».

Уже 5 сентября Горбачев и президенты 10 республик, включая Ельцина, согласились возобновить работу над проектом Союзного договора. Полученные результаты вдохнули в Горбачева оптимизм отчаяния. «Объявим о процедуре подписания Договора, как только наберется минимальное число участников, хотя бы двое», – заявил он своему окружению через месяц после путча и… за три месяца до официального роспуска СССР.

Казалось даже, что политический горизонт проясняется. Возобновление противоборства между Горбачевым и Ельциным выглядело маловероятным. Москвичи начали привыкать к необычному зрелищу присутствия двух флагов над куполами Кремля – советского и российского. Неожиданно для многих сожительство «двух медведей в одной берлоге», как охарактеризовал необычную ситуацию сам Горбачев, оказалось возможным.

При этом в его собственном поведении можно было наблюдать качественные перемены. Прежний осторожный «центрист», пытающийся примирить консерваторов с радикалами, готовый терпеливо убеждать центристов и скептиков, ушел в прошлое.

Как будто освободившись от чугунного ядра партии, привязанного к его ногам, Горбачев торопился наверстать упущенное. Ему уже не требовалось, как до путча, опасаясь прослушек Крючкова, почти по секрету признаваться в разговоре с Яковлевым в симпатиях к европейским социал-демократам. Он торопился еще и потому, что хотел поскорее предстать перед страной в образе президента, способного предложить ей проект нового будущего.

Желая, чтобы и другие открыли «подлинного» Горбачева и забыли его многочисленные компромиссы, его колебания, отступления и измены, он вел себя в эти дни как радикальный демократ из лагеря Ельцина, предлагая ускорить процесс реформ по всем направлениям.

В один день он выступал с проектом аграрной реформы, в другой – создавал Комитет поддержки предпринимателей при президенте и призывал экономических экспертов в президиуме Академии наук провести сравнительный анализ различных национальных моделей ускоренного перехода к рынку.

Разумеется, смиряясь с новой реальностью, Горбачев должен был отказаться от иллюзорных надежд на возможность управлять экономикой огромной страны с 280-миллионным населением из Москвы. Поэтому, если в недавнем прошлом он скептически относился к инициативе казахского лидера Назарбаева начать процесс новой интеграции советских национальных республик с создания экономического Сообщества, а не политического Союза, то теперь был готов ухватиться за эту идею как за способ остановить процесс распада союзного государства. Так он надеялся вновь вернуть вышедший из берегов бурный поток советской истории в русло политической реформы.

Даже Ельцин, возвратившийся в Москву из своего затянувшегося «отпуска», несмотря на груз взаимных обид и претензий, обременявших отношения между двумя лидерами, неоднократно заявлял, что готов сотрудничать с «новым» Горбачевым. Михаил Сергеевич, со своей стороны, в одном из интервью квалифицировал уровень взаимного доверия, установившийся между ним и Ельциным как «нерушимый».

Объединенные этим политическим «браком по расчету», оба президента даже согласились дать 6 сентября совместное интервью американской телекомпании АВС. Знатокам российской истории этот теледуэт должен был напомнить уникальный эпизод конца XVII века, когда два брата, наследники царя Алексея, Иван и Петр, принимали иностранных гостей, сидя на двойном троне.

Отвечая на один из вопросов американского интервьюера, Ельцин с ухмылкой сказал: «Было время, когда президент Горбачев записал меня в политические трупы. Ну а я считал, что он не должен быть президентом. Сейчас же мы оба согласились работать вместе, чтобы выйти из кризиса». Горбачев подтвердил: «Мы обязаны работать вместе».

Помню, как уже в качестве пресс-секретаря я должен был ответить на вопрос одного из журналистов: «Не будет ли российский президент сопровождать советского во время его зарубежных визитов?» Не пускаясь в спекуляции на эту тему, я просто напомнил, что обычно Горбачева в его поездках за границу сопровождает Раиса Максимовна.