Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен Страница 30

Информация о химических метках КГБ поступала из разных источников: как от перебежчиков, так и от самих оперработников ЦРУ. Так, в начале 80-х годов молодая сотрудница ЦРУ, служившая в Ленинграде, обнаружила внутри своих перчаток какой-то желтый порошок. Еще через год ЦРУ получило образец этого средства от агента «Каул», анонимного работника КГБ в Москве, который передал его своему связнику. «Каул» предупредил, что КГБ использовал это средство «для слежки за вашими людьми».

Лабораторные исследования перчатки работницы ЦРУ из Ленинграда показали наличие вещества, известного как нитрофенилпентадиенал, или НФПД. Второй образец, переданный «Каулом», также оказался органическим веществом НФПД. Специалисты правительства США тщетно пытались найти НФПД в списках десятков тысяч ядовитых веществ. Просмотр журналов Американского химического общества выявил семь статей, в которых упоминалось это вещество, шесть из этих статей были написаны советскими учеными. Используя метод, разработанный биохимиком из Беркли Брюсом Эймсом, исследователи определили, что НФПД может вызывать мутагенез, то есть при попадании в организм человека может менять структуру клеток. В организме человека мутирующие гены могут быть канцерогенными, но не всегда. Тем не менее первые испытания вызывали в ЦРУ большую тревогу.

К тому моменту, когда Юрченко подтвердил факт использование химических меток, проблема обострилась. На каком этапе ЦРУ должно было проинформировать своих работников, сотрудников Госдепартамента и мировую общественность о том, что ему стало известно об НФПД? К середине августа 1985 года стало ясно, что время замалчивания НФПД прошло. Гербер поручил мне координировать мероприятия ЦРУ по преданию огласке нашей озабоченности по поводу НФПД, который теперь был известен в ЦРУ как «шпионская пыль».

Москва. 21 августа 1985 года, 18:30

Я сидел один в последнем ряду зала в Спасо-хаузе, дореволюционном особняке, служившем резиденцией посла США в Москве. Американская колония в Москве собралась здесь, чтобы выслушать сообщение группы специалистов Госдепартамента о потенциальных последствиях для здоровья «шпионской пыли», ставшей в последние дни предметом горячего обсуждения международных средств массовой информации. Представитель медицинской службы Госдепартамента Джеймс Бродин объяснял со сцены скептически настроенной аудитории, что факт использования Советами химических препаратов уже некоторое время был известен. До сих пор США считали, что Советы применяли эти средства лишь эпизодически, но весной и летом 1985 года их применение активизировалось. Более того, последние лабораторные исследования позволили определить эти вещества как мутагенные, что побудило Госдепартамент проинформировать об этом американскую общественность и заявить протест советским властям.

Реакцию находившихся в зале Спасо-хауза можно было охарактеризовать как смесь покорности и раздражения. У работников посольства особых комментариев не было; агрессивные действия советских властей против американского персонала не были для них новостью. Некоторые вспоминали, как КГБ по невыясненным причинам облучал посольство микроволновым излучением. Несколько американцев все еще находились под наблюдением по поводу возможного долгосрочного отрицательного влияния этого излучения на их здоровье.

Но представители прессы реагировали более остро, и аккредитованные в Москве американские корреспонденты засыпали Бродина вопросами о влиянии «шпионской пыли» на здоровье. По их вопросам можно было понять, что они считали себя невинными жертвами американо-советскихшпионских игр.

Пока Бродин отвечал на вопросы, на свободное место за моей спиной подсел резидент ЦРУ и тихо сказал: «Добро пожаловать в Москву».

Я глянул через плечо и молча кивнул. Мы слушали, как Бродин и другие члены его группы пытались соблюсти деликатное равновесие между своим долгом предупредить американцев о потенциальной угрозе их здоровью и необходимостью избежать паники. Мутагены, объяснял Бродин, не всегда канцерогенны и содержатся во многих бытовых субстанциях, ежедневно используемых людьми, например кофе. Группа завершила свое формальное выступление сообщением о том, что в ближайшее время из Вашингтона в Москву прибудет группа экспертов для сбора образцов в квартирах, офисах и автомашинах американцев, которые проявят к этому готовность, включая американских граждан, проживающих в Москве в качестве частных лиц.

Когда собравшиеся стали расходиться, резидент поравнялся со мной и едва слышным шепотом произнес: «В девять утра на посту № 1. Вас встретят».

На следующее утро я встретился с резидентом в тесном помещении «желтой субмарины», специально построенной комнате, которая служила рабочим помещением ЦРУ. Это был герметически закрытый металлический ящик площадью 300 квадратных футов, плавающий на воздушных подушках и снабженный собственной энергетической установкой. В это помещение запрещалось вносить какие-либо электронные устройства. Здесь были запрещены даже механические пишущие машинки, с тех пор как КГБ ухитрился вмонтировать электронные устройства в 13 пишущих машинок типа IBM-Selectric. В 1984 году ЦРУ установило, что в результате очень изощренной операции КГБ удалось расставить эти машинки в защищенных зонах посольства, используемых персоналом Госдепартамента. КГБ получил доступ к пишущим машинкам, когда они пересылались в посольство, и сумел вмонтировать в них миниатюрные радиопередатчики, передававшие каждое напечатанное слово на контрольный пост КГБ за пределами посольства. Машинки, использовавшиеся в рабочей зоне ЦРУ, оказались «чистыми», но Бэртон Гербер не хотел рисковать.

Даже внутри этого специального помещения мы говорили шепотом и недомолвками, когда обсуждали всякие аномалии, появившиеся в Москве в последний год. В середине разговора резидент сделал паузу и написал мне на листе бумаги: «Иногда мне кажется, что они здесь, со мной». Я взял у него карандаш и на том же листе написал: «Как долго?»

Ответ был: «Весь 1985 год».

На следующий день я уехал из Москвы.