Одесская сага. Нэцах - Юлия Артюхович (Верба) Страница 30

Ксеня продолжала упиваться своим триумфом:

— Виктор Семенович, надо же! Отчество он сохранил, азохенвэй, большой романтик! Чего уставился? Не узнаешь? — приосанилась. — Да где там. У мужчин всегда немножко плохо с памятью на лицо. Хреновый из тебя следопыт, дядя Боря. Не подходи к моему мужу. Иначе завтра будешь в СМЕРШе кровью на допросах харкать. За мной не заржавеет.

Она развернется уходить, а потом оглянется:

— Моя фамилия Беззуб, — бросила Ксеня. — Если еще помнишь такую!

Борис стоял посреди улицы. О, если бы Ксения оглянулась, чтобы оценить эффект от последней фразы! Он стоял как вкопанный, машинально расстегивая рукой ворот рубашки… Он вспомнил… Ксения Ивановна Беззуб… Младшенькая… Да что же это за фамильное дворовое проклятье — третья баба из этой семьи?.. И тоже судьбоносная.

Борис судорожно всхлипнул и закатил глаза, которые внезапно налились слезами. Он стоял прибитый, оглушенный и совершенно счастливый…

«Здгавствуйте, дядя»… Это не ребенок Ильинского, это его, его сын, — понял он. — Господи! Они почти два года жили в одном городе, совсем рядом!

Вайнштейн стоял посреди улицы — куда бежать, как забрать? А как забрать, если никто, включая эту малолетнюю швицершу ^[1], похоже, не знает, что это его сын. Он не докажет… А если Ксене рассказать? Не поверит или… поверит? Но в любом случае точно не отдаст, еще и сдаст его.

Борис решил все обдумать и успокоиться. Он зашел в чайную, где сразу стихли голоса и над столами прошел низкий уважительный приветственный гудеж. Боря обвел блестящими глазами собравшийся здесь сброд.

— Всем за мой счет! Всем по стакану! У меня сын родился!..

На корм рыбам

Саныч никогда не врал: он просто говорил только ту часть, о которой собеседнику положено было знать, — от партсобраний до выяснения отношений с поставщиками и подрядчиками. Вот и Виктору Семеновичу Гирееву он тоже не соврал, когда сообщил, что принял меры безопасности.

Про то, что тот мутный штымп терся у их дома и в обед болтал с Ксюхиным пацаном, Ильинский узнает через час после Бориного визита. И немедленно рванет домой. Ворвется в комнату Вани:

— Что этот дядя тебе говорил?!

— Ничего, — удивился Ваня. — Мы просто поболтали. Он спросил, когда ты придешь, пожалел, что разминулись. Такой интересный…

— Он тебе угрожал?

— Нет. Сансаныч, ты чего? — насторожился Ваня.

— С собой звал? — настаивал Ильинский.

— Ну говогил (Ванька, когда волновался или был взбудоражен, забывался и начинал смешно грассировать), что можно в море выйти или поехать поохотиться… С тобой… и с ним. Что вы дгузья…

В комнату на крик Саныча влетела Ксюха:

— Он тебе что-то давал? Ну-ка в глаза смотреть! Что дал?! Я точно знаю, что дал! Не врать мне!

Ванька обиженно засопел и полез в карман. Достал складной ножик с резной рукояткой.

— Ну вот, дядь Витя подагил. Спросил, ходил ли я на охоту, и сказал, что у мужчины-охотника должен быть нож. Свой.

— Нож или отец дарит, или в бою добывают! — проревел Саныч. — Ну-ка дал сюда!

Ванька, внезапно ощетинившись, прижал нож к себе и завопил: — Не дам! Это мое! Это мне подарили! Я с ним игаю! А ты вообще со мной не иггаешь! И… И… и… Подарки — не отдагки!

Ксеня, отмахнув рукой Саныча, присела рядом с Ванькой:

— Кыця моя сладкая, это шо за бунт на корабле? Или тебе игрушек мало?

— Я… я… вообще в игрушки не играю уже!.. Я взггослый!.. — закричал Ванька.

— Тем более, — гладила его по руке Ксения. — Тем более… Чужой дядя… Не очень хороший…

— А чего вы его пигогами когмили, если он нехороший? — продолжал истерить Ваня.

— Повторяю, — вмешался басом Саныч, — я за тебя отвечаю. Вместо отца, пока матери не вернем. Нужен нож? Заслужи, докажи, что взрослый, — подарю. Настоящий кинжал или кортик морской. А этот подарок мы вернем. Иначе… Иначе, понимаешь, — тихо и доверительно заговорил он, — у меня из-за него неприятности крупные будут. Понял? — Саныч протянул лапищу и замер.

Ваня всхлипнул и положил в нее нож:

— Все равно так нечестно!

Саныч и Ксеня сидели на кухне. На столе между ними лежал злополучный ножик.

— Вот же ж холера на мою голову! — вырвалось у Ксении. — Вот падла! Все его подарки в скандалы превращаются. Что тогда, шо теперь…

— Не понял? — Саныч ревниво повернул ее к себе.

— Да тихо ты — хлопнула она его ладонью по загривку. — Тихо! Он за Женей ухаживал, когда я младше Ваньки была. Сначала думала — обозналась. Потом поняла: точно он. Блатной. Из воровской семьи. Столько нам гембеля пристроил! Чуть Петьку Женькиного не зарезал… А потом пропал… И я его с тех пор и не видела… Знала, что расстреляли. А тут нате — как черт из табакерки… — Ксеня горько вздохнула. — И шо теперь?

Саныч навернул круг по кухне:

— Не по понятиям ведет себя… Ребенка выкрасть решил?

— Санечка, — встрепенулась она, — а может, в ЧК заяву написать?

— Ага… Давай, и объясни сразу, что мы с ним совместно делали! И это перед отъездом! — Саныч метался по кухне. — Не вариант… никаких ЧК и милиции… Я ему сам устрою!

— Пенку во весь горшок… — устало поддакнула Ксеня.

— Чего?! — не понял Сансныч.

— Да так, ничего! Присказка такая во дворе была, — хмыкнула Ксения.

Саныч присел возле нее:

— Я очень хочу в твой двор. И чем скорее, тем лучше. Тебе долго с бумагами осталось?

Ксеня покосилась на Борькин нож:

— Ну, думаю, с такими новыми вводными дня за три управлюсь. Мебель и бебехи эти все, посудно-постельные, не берем. Только ценности. Все наживем…

— Я не знаю что за… «бе… бебехи ^[2]»… Но я тебе все куплю! — воскликнул Саныч. — А пока… — он сгреб в горсть ножик, — я пойду кому-то мозги вправлю…

Ксеня вскочила:

— Сашенька, я тебя умоляю…

— Умирать не буду, — остановил он ее. — В драку лезть тоже…

* * *

Борис выплюнул зубы в придорожную грязь и отер рот:

— Это что за беспредел? Вы шо, берега попутали?

Самый здоровый из трех дубленых, просоленных и проспиртованных насквозь рыбаков еще разок пнул его сапогом.

— Ты там мурчи шо хошь, но если еще раз близко к Санычу, или к его семье, или к дому подойдешь, предупреждать не будем — пойдешь на корм рыбам. Живьем. И никакие блатные не отмажут.