Из жизни двух городов. Париж и Лондон - Джонатан Конлин Страница 3

Ла-Манш, Великий четверг, 1780 год.

Облокотившись о перила, Луи-Себастьян Мерсье ^[5] стоял на палубе дуврского пакетбота, вышедшего из бухты Кале в шесть часов утра, и наблюдал за двумя пассажирами, размышляя о том, что выглядят они в высшей степени странно. Один — высокий, другой — низенький, оба одеты неброско, прилично, но простовато — в общем так, как одевается средний англичанин… Все бы хорошо, но на этих двух джентльменах костюмы смотрелись как будто «с чужого плеча». Да и сами они вели себя подозрительно: нервно осматривались по сторонам, сторонясь других пассажиров, и оставались на палубе, несмотря на то, что переход через Ла-Манш должен был занять еще не менее четырех часов. Видимо, им очень не хотелось спускаться в общую кабину с двенадцатью узкими койками, отделенными друг от друга занавесками.

Заинтригованный, Мерсье решил понаблюдать за этой странной парочкой. Как и наш первый знакомец, парижанин ехал в Лондон, чтобы лучше изучить обычаи и привычки англичан. После выхода в свет произведения великого философа Вольтера «Письма об английской нации», посещение Лондона стало считаться обязательным для любого истинного интеллектуала. Луи-Себастьян Мерсье родился в 1740 году на набережной Эколь, что между Лувром и Пон-Нёф («Новым мостом»), в семье оружейных дел мастера, и вырос в самом сердце Парижа. Благодаря материнскому наследству и неплохим заработкам отца семья жила чуть лучше соседей-бедняков, хотя и недотягивала до уровня среднего класса. С относительной высоты своего положения Мерсье наблюдал широкую панораму городской жизни, которую позже воссоздал в бессмертных очерках Tableau de Paris («Картина Парижа», 1781–89).

«Картины» состоят из серии коротких, метких «портретов» парижской жизни во всем ее многообразии: типов людей, принадлежащих к разным классам и социальным слоям, наблюдений за жизнью улиц и рассуждений по поводу городского строительства, религиозных институтов и деятельности властей. Мерсье безжалостно критиковал существующие порядки, выдвигая предложения о реформах, направленных на то, чтобы сделать Париж лучше организованным и более приятным для жизни городом. Комментарии Мерсье представляют собой живую и весьма прогрессивную смесь антиклерикализма, наблюдательности и остроумия. «Картины Парижа» по праву считаются одним из лучших письменных портретов не только Парижа, но и современного города вообще.

Однако до того как опубликовать свои «Картины», Мерсье понял, что есть одно дело, которое ему необходимо выполнить: посетить Лондон, второй крупнейший европейский центр. По его мнению, невозможно заявлять, что знаешь Париж, не имея представления о городе, что скрывается за узким проливом: «Лондон — наш сосед и соперник, поэтому невозможно говорить о Париже, не упомянув о нем. Параллели очевидны. Две столицы сильно отличаются друг от друга, и в то же время так похожи, что, рисуя портрет одной, вполне допустимо включить в него некоторые черты другой». Англия — единственная страна, способная противопоставить свою культуру влиянию Франции. «Париж безраздельно господствует в Швейцарии, Италии, Германии и Голландии, — писал Мерсье, — однако ему не удалось завладеть Англией; наоборот, отношения Лондона и Парижа больше походят на отношения двух соперников, чем господина и его вассала. Такие отношения характеризуются взаимным интересом и иногда даже восхищением, а не подчинением одной из сторон».

И вот Мерсье взял билет на пакетбот в Великий четверг 1780 года. Решив не откладывать в долгий ящик сбор информации об англичанах, он решился заговорить с таинственными незнакомцами, обратившись к ним на их родном, английском языке, который знал в совершенстве. Как и другие образованные французы, Мерсье выучил английский язык, чтобы читать в оригинале труды Шекспира и папы Римского. Однако, едва заговорив по-английски, писатель понял, что его попутчики — не англичане, а французы! Более того, в ходе разговора он узнал, что двое странных незнакомцев — звезды парижского цирка, канатоходцы Александр Пласид Буссар и Паоло Редиге, известные в парижских бульварных театрах ^[6] как Пласид и Маленький Дьявол. Друзья решили перехитрить англичан и защитить себя от недружелюбных взглядов камуфляжем — типичной британской одеждой, ибо боялись, что на улицах Лондона в них признают иностранцев и оскорбят или побьют. Кстати, подобные страхи разделяли многие парижане. В Париже вообще было распространено мнение, что лондонцы не выносят французов и могут поколотить любого «туриста», имевшего глупость высунуть нос на улицу или зайти в паб. Многие считали, что лондонцы, грубые мужланы, приверженцы бокса и других кровавых видов спорта, целый день без дела шатаются по улицам, где никто не следит за порядком — ни вооруженные солдаты швейцарской гвардии, ни полиция. Гости города сами должны защищать свою жизнь. Одного француза, собиравшегося в Лондон, друг предупредил, что английские дети караулят незадачливых путешественников у открытых окон, чтобы в удобный момент плюнуть им прямо на голову.

Хотя лондонцы обожали парижский стиль в одежде и всячески его копировали, в 1780-е годы парижане, появлявшиеся на улицах Лондона в модной одежде, действительно часто подвергались насмешкам и прямым нападкам, причем не только потому, что Франция воевала на стороне колонистов-повстанцев, именовавших себя Соединенными Штатами. Многие парижане откровенно боялись ездить в Лондон. Мерсье пишет, что в Париже «повсеместно считают, что француз не сможет перейти на другую сторону улицы, не будучи ошиканным, и что все англичане как один отличаются необыкновенной свирепостью и питаются сырым мясом». Кстати, сами лондонцы тоже поддерживали этот стереотип, публикуя в своих журналах гравюры подобные нижеприведенному «Французу в Лондоне» (1770) [рис. 3]. Изящно одетый парижанин, в тщетной попытке беспрепятственно пройти по лондонской улице, попал «в клещи»: спереди его атакует возбужденный мясник (о чем говорит большое количество сырого мяса на полу), а сзади одна из женщин шутливо дергает за косичку модного парика. По-видимому, женщины при этом обмениваются нелестными намеками относительно сходства этой косички с обезьяньим хвостом, или, что еще более обидно, с определенной частью тела самого француза. То, что эта гравюра была сделана в Лондоне, говорит само за себя: видимо, англичанам импонировала репутация драчунов и забияк. Действительно, на гравюре мясник в засаленном фартуке выглядит гораздо более мужественным, чем перепуганный, тонконогий француз с его бесполезной сабелькой и камзолом из тонкого шелка, украшенным золотым шитьем.