"Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году - Александр Васькин Страница 3

Отечественная война для Москвы началась раньше, чем для всей остальной России – не в июне 1812 года, когда наполеоновы войска переправились через Неман, а в мае, после назначения в Первопрестольную генерал-губернатором графа Федора Васильевича Ростопчина. 5 мая 1812 года государь Александр I скрепя сердце подписал рескрипт о новом московском градоначальнике, коим и стал весьма авторитетный и популярный граф. Известность Ростопчину принесла агрессивная антифранцузская риторика, нашедшая хорошо удобренную почву в самых разных слоях российского общества. Сам-то Александр Ростопчина терпеть не мог.

Откуда взялась неприязнь к Ростопчину? Корни ее лежат глубоко и тянутся еще со времен павловского царствования. Ведь Федор Васильевич был убежденным сторонником и правой рукой Павла I и противником его отстранения от власти (это еще мягко сказано – отстранение). При нем он и графом-то стал. Павлу Ростопчин был обязан всем, он буквально поднял его «из грязи в князи».

Но сначала попытаемся составить психологический портрет самого графа, назначение которого градоначальником Москвы во многом предопределило роль и место Первопрестольной в истории Отечественной войны 1812 года.

Споры относительно личности Ростопчина не утихают и по сей день. Одни его считают настоящим патриотом и основоположником российского консерватизма, другие – крикливым болтуном-провокатором, третьи – неудачным генерал-губернатором, четвертые – даровитым литератором…

К противоречивым оценкам своей личности граф Ростопчин был готов еще при жизни: «Что ж касается именно до меня, то и конца бы не было, если бы я хотел говорить о всех глупостях, сказанных на мой счет: то иногда я безызвестного происхождения; то из подлого звания, употребленный к низким должностям при Дворе; то шут Императора Павла; то назначенный в духовное состояние, воспитанник Митрополита Платона, обучавшийся во всех городах Европы; толст и худощав, высок и мал, любезен и груб. Нимало не огорчаясь вздорами, столь щедро на счет мой расточенными кропателями историй, я представлю здесь мою службу. Я был Офицером Гвардии и Каммер-Юнкером в царствование Императрицы Екатерины II; Генерал-Адъютантом, Министром Иностранных дел и Главным Директором Почты в царствование Императора Павла I; Обер-Каммергером и Главнокомандующим Москвы и ее Губернии при нынешнем Императоре. Что же касается до моего происхождения, то, не во гнев господам, рассуждающим под красным колпаком, я скажу, что родоначальник нашей фамилии, поселившейся в России назад тому более трех столетий, происходил по прямой линии от одно из сыновей Чингис-Хана…» ^[3]

Своего татарского происхождения граф не скрывал и даже гордился им. Как-то император Павел спросил его:

– Ведь Ростопчины татарского происхождения?

– Точно так, государь, – ответил Ростопчин.

– Как же вы не князья? – уточнил он свой вопрос.

– А потому, что предок мой переселился в Россию зимою. Именитым татарам-пришельцам, летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы. ^[4]

В своих не лишенных остроумия мемуарах Ростопчин так описывает собственное рождение, случившееся 12 марта 1765 года: «Я вышел из тьмы и появился на Божий свет. Меня смерили, взвесили, окрестили. Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не зная за что». Правда, биографы графа считают по-иному, ссылаясь на то, что год рождения Ростопчина, выбитый на его надгробном камне на Пятницком кладбище в Москве, указан как 1763.

Родился будущий генерал-губернатор Москвы в селе Косьмодемьянском Ливенского уезда Орловской (тогда Воронежской) губернии. Сам же Ростопчин на одном из своих портретов написал о себе: «Он в Москве родился и ей он пригодился». Вот и думай после этого что хочешь. Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, Ростопчину на протяжении всей его яркой жизни было присуще такое качество, как изобретательность, ради которого он мог пойти очень далеко, не оглядываясь на сложившиеся в общественном мнении стереотипы. Пожар Москвы, судя по имеющимся у нас сегодня сведениям, есть главное изобретение графа, его самая известная режиссерская постановка.

Кажется, что сама судьба готовила Ростопчина к осуществлению такого грандиозного замысла, каким являлся поджог Москвы. Недаром одна из версий происхождения его фамилии гласит, что в основе ее лежит название одной из самых древних профессий – растопник, растопщик, т. е. тот, кто зажигает огонь. Вот и не верь после этого в предначертания! Хотя свой вариант толкования слова «растопча» приводит Владимир Даль в толковом словаре, объясняя его значение как «олух», «разиня». Хотя и здесь могут найтись такие, кто обвинит графа в том, что он «проворонил» Москву. Но об этом позже…

А ведь недаром авторитетный языковед Б. Унбегаун, автор словаря русских фамилий, отмечает, что русские фамилии обычно образуются от «прозвищ, даваемых человеку по его профессии, месту проживания или каким-либо другим признакам». Правда, фамилии Ростопчин в этом словаре нет, что неудивительно, ведь Ростопчин был тем русским, которого не надо долго скрести, чтобы отмыть в нем татарина.

Отец Ростопчина, зажиточный помещик, отставной майор, Василий Федорович Ростопчин, широко известен был разве что в пределах своего уезда. Жена его, урожденная Крюкова, скончалась вскоре после рождения младшего сына Петра. На руках у Василия Федоровича осталось двое детей, которых воспитывал конгломерат воспитателей: нянька, священник, учивший словесности и гувернер-иностранец (по всей видимости, француз, т. к. ненависть к галлам Ростопчин пронес через всю жизнь).

Подрастающего Феденьку воспитатели учили «всевозможным вещам и языкам». Описывая свое детство, Ростопчин довольно безжалостен к себе, отрекомендовав себя «нахалом и шарлатаном», которому «удавалось иногда прослыть за ученого»: «Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ». Как мы убедимся в дальнейшем, это одно из самых редких, нехарактерных для Ростопчина проявлений самокритичности.

В десять лет началась его военная служба – он был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк, в 1776 году произведен в фурьеры, в 1777 году – в сержанты, в 1779 году – в прапорщики, в 1785 году– в подпоручики, в 1787 году-в поручики, а в 1789 году получил чин капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка. ^[5]

Свой «домашний» запас знаний он серьезно пополнил во время пребывания за границей в 1786–1788 годах. Он побывал в Германии, Франции, Англии. Слушал лекции в университетах Лейпцига и Геттингена (кстати, последнее учебное заведение было весьма популярно среди либеральной дворянской молодежи Европы).

Эти два года сформировали Ростопчина, образовали его как весьма просвещенного представителя своего поколения. Надо отдать ему должное – он проявил отличные способности к самоорганизации, поставив себе цель получить максимально возможный объем знаний. Он занимался не только гуманитарными науками, изучением иностранных языков, но и посвящал время математике, постижению военного искусства. Учился Ростопчин целыми днями, по десять часов кряду, делая перерыв лишь на обед.