Сорок лет среди грабителей и убийц - Иван Путилин Страница 3

Это была хорошо организованная шайка. Члены шайки — наглые, энергичные, смелые. Одно время они навели на Петербург панику.

Операции их начались в 1855 году. В конце этого года на Волховской дороге был найден труп мужчины, задушенного веревочной петлей. Расследование установило, что это был крестьянин Семизоров из села Кузьминского, что он ехал домой, был по дороге кем-то удушен, после чего у него взяли лошадь, телегу и деньги.

Следом за ним на той же Волховской дороге был удушен крестьянин деревни Коколовой Иван Кокко, причем у него взяты были лошадь с санями.

Затем страшные преступники как будто переселились в Кронштадт, и там также были убиты удушением веревочной петлей и ограблены друг за другом крестьянин Ковин и жена квартирмейстера Аксинья Капитонова.

Потом убийство удушением Михеля Корвонена и легкового извозчика Федора Иванова, оба раза с ограблением и уже снова в Петербурге, на погорелых местах Измайловского полка.

Следом за извозчиком Ивановым близ Скотопригонного двора был найден труп также удушенного и ограбленного извозчика.

Как сейчас помню панику, охватившую жителей столицы, а особенно извозчиков.

Нас же угнетало чувство бессилия. Я был тогда еще маленьким человеком, помощником надзирателя при Нарвской части, но начальство уже отличало меня.

Пристав следственных дел, некий Прач, толстый, краснолицый, с рыжими усами, самоуверенно говорил:

— Небось откроем! У меня есть такие люди, которые ищут, и сам я гляжу в оба!

Но он больше глядел в оба… кармана мирных жителей своей части.

Другое дело Келчевский.

Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарвской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Мы с ним подолгу беседовали о таинственных убийцах. Как он, так и я, не сомневались, что в этих убийствах принимает участие не один и не два человека, а целая шайка.

Конец этого года и начало следующего можно назвать буквально ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными веревками на шее! Это были извозчики или случайные прохожие.

Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы потерпевших были страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.

— Наняли меня, — вспоминал извозчик, — два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только въехали мы с Седьмой Роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел — они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад.

А они: «Куда? Стой!» Я по лошади, вдруг — хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся.

— А в лицо не помнишь их?

— Где ж? Рядили, мне и невдогад!

— Возвращался от кума с Сочельника, — рассказывал другой. — Надо было мне свернуть в Тарасов переулок, я и свернул. А на меня двое. Сила у меня есть, я стал отбиваться, только один кричит: «Накидывай!» Тут я почувствовал, что у меня на шее петля. А там запрокинули меня, и я обеспамятовал…

И опять в лицо признать никого не может.

Граф Петр Андреевич Шувалов, бывший тогда петербургским обер-полицеймейстером, отдал строгий приказ разыскать преступников.

Вся полиция была на ногах, и все метались без толка в поисках следов.

* * *

Трудное это было дело! Я потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их начать искать как следует? И дал я себе слово разыскать их всех до одного, чего бы мне это ни стоило.

Убийцы не только уводили сани и лошадей, но и раздевали своих жертв донага. Должны же они были сбывать куда-нибудь награбленное, а награбленное было типичное, извозчичье.

Я решил утром и вечером бродить по Сенной, на Апраксином, на толкучке до тех пор, пока не найду или украденных вещей, или продавцов.

С этой целью с декабря я каждый день наряжался то оборванцем, то мещанином, то мастеровым и шатался по известным мне местам, внимательно разглядывая всякий хлам.

Дни шли, не принося результатов.

Келчевский, посвященный в мои розыски, каждый день спрашивал с нетерпением:

— Ну, что?

— Ничего!

Но вот однажды, а именно тридцатого декабря, я сказал ему:

— Кажется, нашел!

Он оживился.

— Как? Что? Кого? Где?

Но я ничего ему не ответил, потому что сам еще знал очень мало.

* * *

Дело было так.

По обыкновению я вышел на свою охоту вечером двадцать девятого декабря. Переодетый бродягой, шел я медленно мимо Обуховской больницы, направляясь к Сенной, чтобы провести вечер в малиннике, когда меня перегнали двое мужчин, по одежде — мастеровые. Один из них нес узел, а другой говорил ему:

— Наши уже бурили ей. Баба покладистая…

Меня словно что-то толкнуло! Дал я им пройти вперед и тотчас пошел следом. Они шли быстро, избегая людей, и для меня, человека опытного, стало ясно, что они несут продавать краденое.

Недолго думая, я нащупал в кармане свой перстень с сердоликом и решил следить за этими людьми.

Они миновали Сенную площадь и вошли в темные ворота огромного дома де Роберти. Через ворота вошли во двор и пошли вглубь, а я вернулся на улицу и стал ожидать их возвращения.

Рисковать и идти за ними не было нужды. Место, куда они направлялись, я уже знал. Там, в подвале, жила солдатская вдова Никитина, известная мне скупщица краденого.

Знала и она меня не по одному делу, и я пользовался у нее даже расположением, потому что всегда старался не вводить ее в убытки отобранием краденого и устраивал так, что пострадавшие люди за малую цену выкупали у нее вещи.

Ждать мне пришлось недолго. Минут через пятнадцать — двадцать вышли мои приятели, уже без узла.

Я пошел им навстречу и у самого фонаря нарочно столкнулся с одним из них, чтобы лучше разглядеть его в лицо. Он выругался и отпихнул меня, но этого времени было достаточно, чтобы я узнал его в тысячной толпе.