Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов Страница 3

В то время положение корнета в эскадроне не соответствовало тому, чтобы молодые офицеры имели возможность совершенствоваться и своей службой приносить пользу. Вся служебная работа в совокупности выполнялась эскадронным командиром и вахмистром, вместе с унтер-офицерами, но довольно часто даже одним вахмистром, как, например, в нашем эскадроне. Нас, молодых офицеров, оба они считали балластом. Только когда эскадрон выступал в строевом порядке, мы появлялись на своих местах, предназначенных нам по строевому уставу.

Точно так же и Варшава как гарнизон не очень соответствовала тому, чтобы молодые офицеры относились с особым усердием к работе. Город был очаровательный. Жизнь его скоро втянула нас в свое русло. Она протекала на виду, целиком на улице: элегантное общество появлялось всегда и везде в праздничном настроении. Несмотря на то что город по его величине нельзя и сравнивать с Петербургом, в Варшаве жизнь пульсировала несравненно больше, и жилось легче на берегу Вислы, нежели на берегах Невы. Ко всему этому присоединялось еще одно важное обстоятельство: жизнь была чрезвычайно дешевой.

В офицерском собрании, находившемся вблизи чудного парка в Лазенках, с его прекрасными верховыми и колесными дорогами, жилось нам прекрасно. Все, что требовалось для нашего обихода, доставлялось еврейскими торговцами, быстро взявшими нас под свою опеку и сравнительной дешевизной в отношении магазинных цен устранявшими всякую другую конкуренцию. О нашем обмундировании заботился полковой портной, он же приискивал квартиры для офицеров и обучал нашу прислугу как в своих интересах, так и не без удобств для нас: денщики сообщали ему о состоянии нашего обмундирования – что надо починить, что построить заново. Он зарабатывал на этом несколько рублей в месяц, а мы были всегда безупречно одеты, не имея надобности ломать голову соображениями, что и как по этой части предпринимать. Низкие цены давали нам возможность посещать разные увеселительные заведения, преимущественно императорский театр и балет. Для меня лично большим козырем было то обстоятельство, что я как воспитанник Александровского Виленского кадетского корпуса говорил по-польски, поэтому быстро освоился в Варшаве не только с речью, но и с письмом.

В варшавском обществе, в центре которого стоял генерал-губернатор граф Берг, уланы пользовались большим уважением. Полк держал себя безупречно, поэтому мы, молодые офицеры, были желаемые гости везде, где только ценили молодых, воспитанных людей.

* * *

Когда я теперь на чужбине вспоминаю превосходные поручичьи годы, оглядываясь более чем на полстолетия назад, и сам себе задаю вопрос: как мы в Варшаве относились к мировым историческим событиям 1870–1871 годов, объединению германского народа в новом германском государстве, должен сознаться, что мы, молодежь, в полку вообще не задумывались над этим. Газет мы не читали, а говорить о политике в собрании считалось дурным тоном. Все наши помыслы и стремления сосредоточивались на жизни в обществе, соответствующей нашей службе в шефском полку царствующего государя. Мысли, зарождавшиеся в Варшаве, уносились в Петербург, ко Двору, к петербургскому обществу, от которого мы, собственно, были откомандированы.

Мы легко примирились с этим, когда убедились, что никогда не найдем в Варшаве родного очага. Лишь немногие из нашего офицерского состава примкнули к семейной жизни польского общества. Официально мы находились в России, а в действительности – на чужбине. Ни одна из сторон не шла друг другу навстречу, и та и другая держали себя корректно, но кинжал за пазухой в местных семьях нами всегда чувствовался. Такая обстановка, при сознании большой ответственности в условиях официального нашего положения, для некоторых из наших молодых офицеров заранее служила поводом не бороться с желанием как можно скорее покинуть Варшаву.

* * *

В академии было два основных курса и один дополнительный. Оба первых включали теоретические и практические занятия, тогда как в дополнительном курсе никаких лекций не было.

Первый курс я стал проходить с осени 1871 года. Переходный экзамен, с 2,5-месячным перерывом для практических занятий, состоялся в 1872 году.

Этот первый экзамен мне пришлось сдавать при особенно неблагоприятных условиях. После того как я вечером, перед предпоследним экзаменом по артиллерии, всю ночь проработал при керосиновой лампе, сильно нагревшей мне голову, я проснулся утром с легкой головной болью, и мне трудно было смотреть на свет. Тем не менее я надел мундир, защитил глаза синими очками и отправился на экзамен.

По артиллерии я получил очень интересный билет и усердно покрыл всю доску чертежами и цифрами. Генерал Эгерштрем внимательно просмотрел мою работу и больше никаких вопросов мне не задавал. Я увидел, что он мне поставил оценку 12, но затем я потерял сознание. В беспамятстве меня доставили домой. Доктор констатировал воспаление мозговых оболочек. В течение нескольких недель лежал я тяжелобольным, но благодаря неутомимому уходу моей матери и сестры поправился раньше, нежели надеялся.

* * *

Третий учебный год, так называемый дополнительный курс, был сплошным экзаменом.

На первую военно-историческую тему мне досталась «Английская экспедиция в Абиссинию в 1867 году». Так как большая часть лучших источников была на английском языке, то мне принесло большую пользу посещение лекций английского языка во время прохождения двух первых курсов. Из области военной администрации мне пришлось разработать тему «Сравнение организаций продовольственных транспортов в армиях: русской, германской, австрийской и французской». При разработке этого вопроса обнаружилось, что полковник Газенкампф в своих курсовых записках об обозных колоннах германской армии пришел к неблагоприятному заключению для этой последней, что не отвечало действительному положению дела. Так как мои выводы были совершенно иными, то предстоял диспут. Оппонентами были профессора Лобко и Газенкампф, а кроме того, присутствовал и начальник академии генерал Леонтьев.

В моем докладе я ни словом не упомянул о курсовых записках. Когда Газенкампф спросил, каким путем у меня получился такой вывод, я взял лежавший на столе германский регламент и выписал на доску соответствующие цифры. Начальник академии объявил вопрос исчерпанным.

В противоположность первым двум темам, для которых письменно требовались лишь программа-конспект и устный доклад, третью, стратегическую, тему полагалось обстоятельно разработать письменно и затем доложить устно. Мне достался вопрос о вторжении нашей конницы в Германию для разрушения железных дорог. В основание принято было исходное положение, самое неблагоприятное для России в политическом отношении. Войсковые условия наши были таковы, что в то время, как германская армия заканчивала свою мобилизацию на шестой день, нашей армии, чтобы развернуть ее, требовалось времени приблизительно в десять раз больше. Вследствие этого для такого выдвинутого вперед театра войны, как Варшавский военный округ, создавалась серьезная обстановка: одновременным наступлением из Восточной Пруссии и Галиции весь этот район, со всем тем, что в Привислинском крае находилось, мог быть отрезан. Обезопасить округ от такой возможности системой крепостного строительства было немыслимо, так как на это требовались такие расходы, до которых наши финансы не доросли.