"Пятая колонна" и Николай II - Валерий Шамбаров Страница 3

Тогда же возникла партия польских социалистов. Финский сепаратист Конни Циллиакус начал издавать в Стокгольме газету «Свободное слово», пересылая ее в Финляндию. Рождались и структуры вообще внепартийные. Так, в Петербурге, в Публичной библиотеке, служил надворный советник Александр Исаевич Браудо. Высокого положения он не занимал, среди общественных деятелей нигде не мелькал, но был видным масоном. По пятницам Браудо устраивал журфиксы для молодой столичной интеллигенции, ставшие очень популярными, создал еврейский студенческий кружок взаимопомощи. Используя свои широкие связи, Браудо принялся собирать информацию негативного характера, пересылая ее за границу. Снабжал ею и «Освобождение», и иностранные газеты. Такими способами стала раскручиваться информационная война.

Разнородные силы, нацеленные против России, активизировались одновременно. В ходе этой деятельности стала выдвигаться целая плеяда новых активистов. Для издания «Искры» из Сибири организовали побег талантливому журналисту Льву Бронштейну — Троцкому. Переправку газеты в Россию стал курировать Максим Литвинов (Валлах). Британское «Общество друзей русской свободы», потеснив прежних руководителей, фактически возглавил эсер Давид Соскис. Среди польских социалистов на роль одного из лидеров вышел Юзеф Пилсудский. В международной социал-демократии заняли видное положение Парвус (Гельфанд) и его подручные — Юлиан Мархлевский, Роза Люксембург.

В социал-демократической организации в Баку ярко проявил себя инженер Леонид Красин, в Нижнем Новгороде — трое юных братьев Свердловых. Заметное место среди революционеров заняла и целая плеяда братьев Познеров. Соломон Познер стал помощником Браудо, переправляя за рубеж его информацию. Банкир Матвей Познер женился на сестре идеолога эсеровских боевиков Михаила Гоца и помогал создавать его организацию, как и Абрам Познер. Семен Познер стал одним из руководителей военной организации польской социалистической партии, к ней примкнул и Александр Познер (дед телеведущего Владимира Познера) [57].

К оппозиционной деятельности привлекались лучшие культурные силы, прославленные писатели Короленко, Толстой, Чехов. И в это же время в России и за рубежом началась активная популяризация Алексея Максимовича Пешкова — Максима Горького. В детстве он был «трудным ребенком», рос без отца, бросившего семью. Учился урывками, среднего образования не получил. При попытке поступить в университет ему без аттестата отказали.

Он обозлился на существующую систему, был неуравновешенным. Потеряв деда и бабушку, содержавших его, пытался покончить жизнь самоубийством. Отказался каяться в грехе и был отлучен от причастия на четыре года. Но оскорбился и вообще порвал с церковью. Бродяжничал, перебивался случайными заработками. По советам сочувствующих интеллигентов начал описывать свои впечатления из жизни «дна». Первые опыты были неудачными, и писал он безграмотно. Но тематика оказалась востребованной. Стиль и ошибки выправляли сотрудники редакций, его произведения появились в газетах.

В ряду современных ему авторов он еще ничем не выделялся, кроме репутации вчерашнего «босяка» и самоучки. Но им заинтересовались общественные деятели, и началось его «раскручивание». Его начали переводить на иностранные языки. Парвус взялся продвигать его произведения в Европе. О нем заговорила мировая пресса. Одна лишь газета «Нью-Йорк Таймс» в 1900–1905 гг. опубликовала более 200 заметок о Горьком [54]. Американские корреспонденты навестили его самого, предложив сотрудничество, и он начал пересылать материалы в издания «газетного короля» Херста. А писатель в полной мере оправдывал создававшийся вокруг него имидж. В 1901 г. он бросил в народ «Песню о буревестнике» — очень похожую на откровенный призыв. Или на черное магическое заклинание. «То кричит пророк победы: — Пусть сильнее грянет буря!»

Весной 1903 г. — как раз тогда, когда старец Макарий Актайский узнал о бурях, надвигающихся на Россию, — был дан старт атакам на нее. На Пасху в Кишиневе ничто не предвещало беды. Правда, здесь существовала давняя рознь между молдаванами и евреями, но не этническая или религиозная, а социальная. Евреи составляли половину населения города, им принадлежала почти вся торговля, предприятия, трактиры. Молдаване оказывались ущемленными, иногда случались столкновения. На Пасху, 6 апреля, были праздничные гуляния. На Чуфлинской площади развернулись балаганы, карусели. На улицах было много пьяных.

Хозяин карусели, еврей, грубо толкнул какую-то женщину с грудным ребенком, она упала, выронив младенца. Толпа возмутилась. Стала крушить те же карусели. Разбуянившись, двинулась по главной улице, била стекла, витрины. Без разбора — и в губернаторском доме, в военном присутствии, в редакции газеты «Бессарабец», считавшейся антисемитской. Сбежалась полиция. Призывов успокоиться основная масса слушалась, 60–70 самых буйных арестовали. Ситуация нормализовалась.

Но 7 апреля выступили уже евреи! Свыше 100 человек, вооруженных кольями, ружьями, револьверами, на Новом базаре напали на христиан. У некоторых евреев были бутылки серной кислоты, взятые в аптеках. Ее плескали в оказавшихся на базаре людей. Началась драка, кто-то из иудеев стал стрелять. По городу покатились слухи — православных бьют! Передавались в искаженном виде, что евреи разорили собор, убили священника. Поднялся народ. Начал громить дома и лавки евреев. Оружия у погромщиков не было, а хозяева отстреливались. Когда пуля сразила русского мальчика Останова, толпа разъярилась. Вот тут начали убивать и евреев [36, 38].

Губернатор фон Раабен и полиция растерялись. Лишь к вечеру губернатор передал власть начальнику гарнизона с правом применять оружие. Тот ввел войска, 816 смутьянов арестовали и погром утихомирили. Погибло 42 человека (из них 38 евреев), было ранено 456 (394 еврея). При усмирении пострадали 7 солдат и 68 полицейских. Фон Раабен и еще ряд чиновников за нераспорядительность были сразу же сняты со своих постов. Царское правительство и Православная Церковь выступили с гневным осуждением погрома.

Но последствия далеко превзошли по масштабам саму трагедию. Из Петербурга примчался в Молдавию адвокат Зарудный, быстро провел собственное «расследование» и объявил, что организатором погрома был начальник Кишиневского Охранного отделения фон Левендаль. Эти обвинения были абсолютно голословными. Следствие, прокуратура, да и общественность ни малейших доказательств найти не смогли. Но их и не требовалось. Заработало теневое информационное бюро Браудо, разбрасывая клевету по западным газетам. Иностранные корреспонденты в России тоже оказались наготове, подхватывая ее.

Вся мировая пресса и отечественные либеральные газеты захлебнулись возмущенными публикациями. Число жертв многократно преувеличивалось. Живописались зверства и истязания, которые ни в одном документе не зафиксированы. Мало того, утверждалось, что погром «организован властью», полиция и солдаты «всеми способами помогали убийцам и грабителям». Массовые митинги, осуждающие царское правительство, прошли в Париже, Берлине, Лондоне, Нью-Йорке. В лондонских синагогах провозглашали: «Пусть Бог Справедливости придёт в этот мир и разделается с Россией, как он разделался с Содомом и Гоморрой… и сметёт этот рассадник чумы с лица земли».

Через полтора месяца «общественному мнению» подбросили новую бомбу. Английскому корреспонденту в Петербурге Брэму неизвестное лицо якобы передало текст «совершенно секретного письма» министра внутренних дел Плеве губернатору фон Раабену, датированного за 10 дней до печальных событий. Министр советует: если произойдут беспорядки против евреев, не подавлять их оружием, а действовать мягко. Письмо было фальшивкой (после Февральской революции его усиленно искала в архивах специальная комиссия и ничего подобного не нашла). Но Брэм опубликовал его в лондонской «Таймс». Российское правительство выступило с опровержением. Однако никто на него не обратил внимания. Публикация вызвала вторую волну скандала [36, 38].