Клод Моне - Мишель де Декер Страница 3

Известно, что Моне отклонил первое предложение Будена отправиться вместе с ним на пленэр, чтобы писать пейзажи. С какой стати он должен отказываться от портретов, ведь они уже принесли ему почти две тысячи франков, и это было лишь начало?! Но однажды он отбросил свою недоверчивость и согласился. Это случилось в самом начале 1858 года. Именно тогда он приобрел свою первую коробку красок и в компании с Эженом Буденом отправился в деревушку Руэль, располагавшуюся к северо-востоку от Гавра. Выбрав особенно красивый вид на долину Лезард, Буден поставил мольберт. Моне пережил нечто вроде откровения. «Как будто пелена спала с моих глаз, — позже рассказывал он. — Я вдруг понял, разом постиг, чем может быть живопись. Да, если я и стал художником, то только благодаря Эжену Будену!»

В полном изумлении наблюдал он за работой старшего товарища. Работой? Нет, это больше походило на битву, на дуэль, на рукопашную схватку с непредсказуемой природой. Побережье Ла-Манша — особое место, здесь море и небо ежеминутно меняют свой облик. Но, несмотря на это, Эжену Будену как-то удавалось подчинить своей воле облака. Он приручал их, он властвовал над ними, он любил их и ласкал, как ласкают возлюбленную.

— Господи Боже, Буден, да вы просто небожитель! — воскликнул однажды Курбе, приехавший поработать на нормандское побережье, в Трувиль или в Этрета, где он создал свои картины «Волна» и «Утесы». — Кто еще на земле так хорошо знает небо!

А Клод написал свою первую картину — «Вид из деревни Руэль». Это было совсем небольшое полотно, которое Буден во время муниципальной выставки, состоявшейся в Гавре в сентябре 1858 года, заставил устроителей повесить на самом видном месте. Отныне прощайте рисунки карандашом или пером! Да здравствуют кисти, холсты, цвет, облака, солнце и море!

Как отмечает Гюстав Жеффруа, встреча с Буденом сыграла в жизни Моне роль «удара молнии, опалив его глаза и воспламенив его дух, как это когда-то случилось с апостолом Павлом на дороге в Дамаск». «Для него дорогой, на которой он испытал на себе силу волшебных чар, стала одна из троп, ведущих из Гавра к высоким утесам, где царит одиночество моря и пустынного побережья».

При всем своем несомненном таланте жил Буден более чем скромно. Современники не могли по достоинству оценить того, что он делал, — слишком непривычным это выглядело. Достаточно прочитать его дневник, чтобы убедиться, насколько обездоленным и несчастным он себя чувствовал. «Сегодня на последние 40 су купил немного фруктов и овощей, которые буду писать…» Или такая запись, сделанная 29 октября 1857 года, в воскресенье: «Силы окончательно покидают меня. Сижу без гроша, без всяких припасов. Правда, есть заказ на одну небольшую картину, но пока я его выполню… Меня одолевает отвращение, у меня ничего не получается…»

Однажды ему даже пришлось уступить свои работы по цене 75 франков за дюжину! И при этом — о ужас! — еще слушать, как богатый гаврский промышленник шепчет ему прямо в ухо: «Никому не говорите, что я купил ваши картины, не то мне не поздоровится!»

Казалось бы, отчаянное положение учителя, которого не могла прокормить «нежность облаков», должно было насторожить Моне. Но ничуть не бывало! Ведь он не подозревал, что следующие 25 лет ему предстоит существовать на грани нищеты.

Уже весной 1859 года его дела шли далеко не блестяще. Он дважды обращался в муниципалитет Гавра с просьбой о стипендии, которая позволила бы ему поехать учиться живописи в Париж, и дважды получал отказ. Протокол заседания муниципального совета от 18 мая 1859 года наглядно демонстрирует, с каким изворотливым лицемерием сформулирован второй отказ на его просьбу. «Моне Оскар, обучавшийся у гг. Ошара, Виссана и Будена, прилагает к своему ходатайству картину-натюрморт, которая могла бы свидетельствовать о наличии у него таланта, если бы он и без того не проявился со всей полнотой в остроумных набросках, известных каждому из нас. На том пути, к которому его до сих пор толкали замечательные природные склонности, а именно, если называть вещи своими именами, на пути карикатуры, Оскар Моне сумел добиться популярности, которую с таким трудом завоевывают серьезные произведения. Не таится ли в этом скороспелом успехе, в самом направлении, избранном для себя этим слишком легким карандашом, опасность отвращения молодого художника от более серьезных и не столь благодарных занятий, которые одни имеют право на муниципальную поддержку? Будущее рассудит нас».

Так или иначе, но Клод принял решение. Он едет в Париж! О чем он ясно и недвусмысленно и сообщил отцу.

— Я не дам тебе ни гроша! — заявил тот.

— Ну и не надо! — ответил Клод.