Ненависть - Иван Шухов Страница 3

Хозяин, браво спешившись со своего маштачка, негромко стукнул три раза черенком степной казахской нагайки в крайнюю ставню и воровски прислушался. Прислушался и Татарников. Из дома послышался такой же троекратный и осторожный ответный стук.

— Порядок! — вполголоса сказал Лука Лукич.

Через две-три минуты внутри двора раздались частые, поспешные шаги. Певуче звякнул в замочной сква-

жине повернутый на два оборота ключ. Прогромыхала выдернутая с явным усилием из скоб задвижка. И наконец хозяин, посторонившись, пропустил гостя в настежь распахнувшиеся ворота.

Очутившись на просторном, опрятно убранном под метелку дворе, Татарников заметил громадного, похожего на льва цепного волкодава огненно-рыжей масти. Свирепый с виду кобель ни разу даже не зарычал, а только строго следил за каждым его движением. Удивили Алексея Ильича и кирпичные, похожие на купеческие лабазы амбары с железными дверьми и пудовыми замками на них. И по-острожному высокий бревенчатый забор, густо унизанный двухвершковыми гвоздями, торчавшими остриями вверх.

«Вот это крепость!» — подумал Татарников.

— Пошли чаевать, Ильич. С конями у меня есть кому управиться,— сказал Лука Лукич, точно давным-давно были они с Татарниковым на короткую ногу.

Кузьма Андреевич Азаров выехал из Москвы к месту своего назначения в отличном купированном вагоне транссибирского экспресса. Азаров чувствовал себя, как он любил в таких случаях говорить, в превосходной спортивной форме. Внутренне собранный, подтянутый, он и в самом деле выглядел моложе своих пятидесяти с лишним лет. Посеребренные сединой виски не только не старили, а, наоборот, придавали открытому, добродушному лицу особую свежесть и чистоту. И это наиболее заметно было в его облике в тот момент, когда губы Азарова трогала еле приметная, свойственная ему полузастенчивая, полувиноватая улыбка…

Новое назначение и тревожило и радовало Кузьму Азарова. Польщенный доверием, оказанным ему партией, он был встревожен принятой на свои плечи громадной ответственностью за успех нового, необыкновенно трудного дела, которое предстояло ему свершить с коллективом людей, ни одного из которых пока он не знал лично. Там, в неблизких от Москвы Северо-Казахстан-ских степях, где в канун революции провел он два года на положении политического поселенца, административно высланного из Екатеринбурга,— в этом полудиком тогда, да и теперь еще почти безлюдном крае ему

предстояло организовать впервые земледельческое хозяйство — зерновую фабрику с посевной площадью в двадцать тысяч гектаров. Не менее половины вековой целины надо было успеть распахать к осени этого года. Имея представление о тех условиях, в которых ему придется работать, Азаров отлично понимал, что сделать это будет не так-то легко и просто. Страна, приступавшая к организации первых в истории государственных фабрик зерна, не имела в этом новаторском деле никакого опыта, как равно не имел его и он, потомственный токарь Кузьма Азаров — нынешний директор организуемого степного зерносовхоза, ни те люди, с которыми предстояло ему создать это новое хозяйство. Шел тысяча девятьсот двадцать восьмой год. Стояла первая половина мая. А между тем эшелон с тракторами, прицепным инвентарем и грузовыми автомашинами, отправленный по разнарядке наркомата в адрес зерносовхоза, все еще находился где-то в пути. И в связи с этим выяснившимся уже в дороге обстоятельством Азарову на вторые сутки после выезда из Москвы пришлось распроститься с комфортабельным транссибирским экспрессом. Сделав остановку на одном из крупных железнодорожных узлов, где он обнаружил часть застрявших в тупиках грузов, адресованных зерносовхозу, Азаров потратил немало времени и усилий, чтобы вагоны и открытые платформы с грузом были прицеплены к одному из маршрутных поездов, следующих в сибирском направлении. По этим же причинам задержался он в Кунгуре, в Свердловске и в Кургане, где тоже пришлось браниться со станционным начальством, обращаться за помощью в областной и городской комитеты партии, проталкивая платформы с прицепным инвентарем и цистерны с горючим.

На девятые сутки после выезда из Москвы добрался наконец “Азаров до глухого полустанка Раздольного. Здесь директора должны были поджидать присланные за ним из районного центра лошади, на которых предстояло ему совершить стоверстное путешествие в глубь полупустынной, малообжитой степи — к месту организации зерносовхоза.

Измотанный бесконечными пересадками, усталый от пережитого в пути нервного напряжения, заметно постаревший и осунувшийся, Азаров покинул на глухом полустанке душный вагон.

Поезд после пятиминутной остановки ушел. Азаров стоял на пустынном, посыпанном светлым озерным песком перроне, любуясь бескрайней степью и маячившими вдали юртами казахских кочевников и чуть приметным на горизонте, призрачным, как мираж, караваном верблюдов.

Живительный степной воздух с горьковато-бражным ароматом ранних майских цветов и трав и необыкновенная тишина окрестной степи, щедро залитой потоками тепла и света, тотчас преобразили его.

Азарова ждали уже четвертые сутки. Ямщик — невзрачный с виду, как будто на всю жизнь запуганный мужичок с жиденькой выцветшей бороденкой клином,— подогнал пару бойких меринов местной породы, запряженных в легкие дрожки с ракитовым кузовом, обшитым по бортам полувытертой жеребячьей шкурой.

Азаров поздоровался с возницей, назвал себя. Уложив нехитрые дорожные пожитки в кузов дрожек, уселся и сам. Ямщик, ни слова не говоря, припугнул шустрых саврасых меринков приподнятым кнутовищем, и они, дружно тронув с места, резво затропотили по ровной и пыльной степной дороге.

— Далеко, отец, до райцентра-то? — пытаясь втянуть в разговор явно неразговорчивого ямщика, спросил Азаров.

— Не ахти. Сто двадцать верст.

— Вот так «не ахти»!

— Обыкновенное дело…

— А до окружного города сколько от вас?

— Через паром али бродом?

— Я уж не знаю, как вы тут ездите.

— Верст триста с гаком. Обыкновенное дело… Перебросившись с малоречивым ямщиком еще двумя-тремя фразами, Азаров решил пока не тревожить его расспросами. Удобно полуразвалясь в кузове, он то дремал, то, очнувшись, подолгу любовался степью. Проходили часы за часами. Но все та же пыльная проселочная дорога, вольнолюбиво петляя вокруг изредка попадавшихся в этих краях светлостволых березовых перелесков, текла и текла под колесами дрожек. Все так же безлюдно было в этом древнем царстве ковылей и непуганых птиц, одиноких придорожных курганов и застенчиво спрятавшихся в камыши озер. Извечные старожилы этих равнин — сурки, встав в круговой караул, строго оберегали обжитые ими пригорки. Подобно граду внезапно ударивших лучных стрел, проносились време-

нами стороной и мгновенно исчезали из глаз плотные стаи диких степных косуль — сайгаков. И молодые орлята, только что поднявшиеся на крыло, изнемогая от первого кругового полета над степью, храбро забирали все выше и выше вслед за громадным бронзовокрылым орлом, уводившим их в безоблачное, полыхавшее голубым огнем небо…

Было что-то богатырское, бесконечно древнее в сторожевом безмолвии этих равнин, в угрюмом молчании приземистых курганов, обремененных тяжким грузом времен, в медлительном полете орлов, царственно взиравших с подвластной им высоты на далекую, дремотно присмиревшую землю. И Азаров, глядя на землю, столетиями не тронутую ни горемычной русской сохой, ни азиатской мотыгой, ни бойким железным плугом, думал о нерастраченном плодородии, которое веками ревниво копила земля под упругим панцирным дерном целины, густо поросшей бессмертником и жестким, звенящим от ветра седым ковылем. И ничуть бы, казалось, не удивили в эту минуту Азарова три былинных богатыря, появись они на своих дремучих конях вблизи одного из окрестных курганов — современника ратных их подвигов во славу земли русской…