Франция и Англия X-XIII веков. Становление монархии - Шарль Эдмон Пти-Дютайи Страница 3

Внутри этой границы все представляет совой разнообразие и пестроту. И не только феодальный строй придавал Франции вид страны, находящейся в состоянии анархии; к тому же в тот строй еще не был закончен и находился в процессе стихийного образования; его центробежная сила еще не достигла полного развития, наследственность ленов не получила еще систематического признания, и за королем оставалось право отобрать земли, которые он давал в качестве бенефиция («par don beneficial»).

Но и все стремились к бесконечному разнообразию: язык, нравы, частное право. Шесть веков грандиозных передвижений народов прямо или косвенно разрушали единство Галлии римских времен. Несмотря на великую способность латинского языка поглощать другие языки, во Фландрии и далее, вплоть до Буленуа, говорили на одном из германских наречий, в Байё говорили по-скандинавски; кельты, изгнанные из Великобритании англосаксами, вновь внедрили кельтский язык в Арморике, которую стали называть Малой Британией; (наконец, гасконцы, наводнявшие начиная с VI в. область между Пиренеями и Гаронной, принесли с собой, по крайней мере, в гористую ее часть, язык басков; таким образом, в некоторых пограничных областях королевства господствовало население, говорившее на чуждом языке, грубое и дикое, и церкви понадобилось много времени, чтобы подчинить его своему духовному господству. Что же касается областей, в которых был распространен романский язык, то там говорили на разных его наречиях. По мере удаления от Альп и Средиземного моря латинский язык все более и более терял свои первоначальные формы. Но эти изменения становились более заметны в северном направлении, чем в западном; и на юг от извилистой линии, начинающейся у устья Жиронды и кончающейся близ Акноне, существовал ряд наречий, отличавшихся тем, что они сохранили латинское произносимое, но без ударения «а»; из них и образовалось то, что сами южане называли lingua rотапа, а филологи не совсем правильно называют теперь провансальским языком. Можно было подчеркивать то, что были переходные формы, незаметные искажения, уклонения, но в общем такое разграничение не противоречит исторической действительности. Этому более верному сохранению вульгарной латыни соответствовали обычное право, пропитанное римским правом, а также обычаи, одежда, своеобразный склад ума и духовной жизни, которые удивляли северян и, конечно, приводили их в смущение..

Но, как бы ни была велика пестрота Франции в XI в., не следует воображать себе эту Францию просто в виде мозаики, составленной из мельчайших сеньорий. Великим препятствием, затруднявшим поддержание могущества монархии, было как раз то обстоятельство, что над этим распылением маленьких ленов и аллодов везде во Франции существовали княжества, герцогские и графские династии, обычно основанные каролингскими чиновниками и часто более могущественные, чем королевский род.

И в самом деле, они проявляют такую независимость, настолько угрожают королевской власти, что некоторые ученые могли даже оспаривать подчиненность их ей de jure. Один из этих ученых утверждал, что в XI в. Капетинг был просто главой «этнической группы» на таком же самом основании, как и другие крупные сеньоры Галлии; что «князья» — его «пэры», что они не приносят ему ленной присяги (оммажа) и что среди них он лишь пользуется некоторым первенством. Но тексты не позволяют говорить, что область между Лотарингией и Луарой представляла собой особую «этническую группу», и они дают право думать, что крупные бароны смотрели на себя, как на «людей» короля: граф Фландрский, герцог Бургундский, герцог Аквитанский, граф Блуа и Шартра и даже сам герцог Нормандский неоднократно выполняли по отношению к нему феодальную военную службу (service d’ost) и иногда совершали путешествие в Реймс, чтобы присутствовать при его короновании. Не будем, однако, ничего преувеличивать и сохраним осторожность, к которой нас вынуждают скупость документов и правдоподобие. Мы со своей стороны не думаем, что оммаж и присяга на верность приносились в эту эпоху регулярно при каждом новом восшествии на престол в королевской династии и в династиях княжеских. Но когда обстоятельства это позволяли, королю в этой присяге не отказывали.

Какие же это были крупные княжеские династии? Это следует точно установить, так как не все они были в одинаковых отношениях с Капетингами: это можно предположить уже a priori, стоит только бросить взгляд на карту, на горы, отделяющие Аквитанию и Лангедок от области Луары и Сены и являвшиеся почти непреодолимыми препятствиями в те времена, когда у короля не было ни администрации, ни собственного войска и когда он сам редко решался совершать отдаленное путешествие.

На юге и в центре сеньоры Каталонии и Руссильона, Лангедока, Тулузской области, Гаскони, Пуату и Центрального массива группировались с большей или меньшей покорностью вокруг графа Барселонского, графов Руэрга и Тулузы, герцога Гасконского и герцога Аквитанского. Этот последний, имея столицу в Пуатье, титуловался «герцогом всей Аквитанской монархии». Аквитанская монархия включала в себя весь центр Галлии — от Берри, Бурбонне и Оверни вплоть до прибрежья Вандеи и Сентонжа. Вильгельм V Великий устраивал великолепные собрания своей курии и обменивался посольствами с королями Иберийского полуострова и Англии, а также с императором. Он женился на дочери герцога Гасконского, и вскоре после его смерти (в 1030 г.) оба эти герцогства соединились и образовали огромное княжество. У северян, путешествовавших по этой области, было такое чувство, что независимость по отношению к королю Франции здесь была полная. Это именно автор аквитанской хроники, Адемар де Шабанн, сочинил около 1030 г. известный диалог между королями-соправителями, Гуго Капетом и Робертом Благочестивым, и Одевертом Перигорским: «Кто тебя сделал графом?» — «А вас кто сделал королями?» Такого разговора не могло быть, но он не является неправдоподобным. Князья Юга вступали в сношения с первыми Капетингами только тогда, когда чувствовали к ним личную симпатию или когда думали извлечь из дружбы с ними какую-нибудь выгоду. Роберт был другом Вильгельма Великого, столь же благочестивого, как и он сам, и такого же любителя рукописей, и он приезжал в Тулузу, чтобы устраивать там собрания своей курии. Но после него связи между королевством и южными княжествами ослабели: обе стороны стали обнаруживать тенденцию к взаимному игнорированию.

На север от Луары, в области, где первые Капетинги сами жили и старались удержаться и расширить свои владения, они нашли себе опасных соперников. Графы Фландрские, Балдуин IV, и Балдуин V, герцоги Нормандские, Эд I и Эд II — графы Блуа, Тура и Шартра, и ужасный Фульк Нерра, граф Анжуйский, — все это были ненасытные завоеватели. Если бы мы писали историю Франции, нам следовало бы изложить здесь летописи этих четырех могущественных династий, изобразить графа Фландрского отважно пытающимся создать королевство в Нидерландах и задирающим императора, герцога Нормандского и графа Анжуйского — оспаривающими друг у друга обладание Мэном и сюзеренитет над Бретанью, которого добивался также и граф, царивший в Блуа; Эда II Блуаского — налагающим руку на Шампань и стремящимся восстановить для себя государство Лотаря и царствовать над Лотарингией, Арелатским королевством и Италией. Их соперничество спасло королевскую власть, тогда как союз между ними мог бы легко уничтожить ее. Опасный род графов Блуа, безусловно, старался низложить Гуго Капета, а потом Генриха I. Первым трем Капетингам благодаря их политике эквилибрирования удалось в общем оградить королевский домен от покушений вассалов, и они лишь очень редко вмешивались в их ссоры. К тому же в течение шестидесяти лет Капетингов поддерживали могущественные герцоги Нормандские. Эта традиция союза между монархией и герцогством Нормандским была внезапно нарушена королем Генрихом I, который был государем воинственным; в течение десяти лет Генрих I пытался составить коалицию против Вильгельма Незаконнорожденного; но в конце концов он потерпел решительное поражение при Варавилле в 1002 г., и, когда два года спустя он умер, королевская власть была слабее, чем когда бы то ни было, стоя лицом к лицу перед четырьмя княжескими династиями Северной Франции.