Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз Страница 29

Летом 1934 г. всем, кроме самых снисходительных иностранных наблюдателей, стало очевидно, что гитлеровское правительство не может быть названо «нормальным». К тому времени уже в течение нескольких месяцев было ясно, что положение режима становится все более шатким ^[211]. Массы рядовых штурмовиков (СА) возмущались тем, что «их» правительство так и не осуществило полномасштабную популистскую, националистическую и антисемитскую революцию. На другом краю гитлеровской коалиции экс-канцлер Франц фон Папен и его аристократическое окружение были обеспокоены признаками того, что им казалось «плебейским вырождением». Но самые большие опасения вызывало то, что СА и армия вели друг с другом ожесточенную борьбу по поводу программы перевооружения. Вождь СА Эрнст Рем представлял себе перевооружение Германии как массовую мобилизацию нации, но подобные идеи вызывали крайнюю неприязнь у профессиональных военных. Сам Гитлер четко обозначил свою позицию в феврале 1934 г., навязав «соглашение», ограничивавшее активность штурмовиков ^[212]. Но штурмовики демонстративно продолжали свои «ополченческие» экзерсисы. К маю 1934 г. их поведение стало настолько вызывающим, что Гитлер приказал штурмовикам уйти в коллективный «отпуск» на весь июнь. Единства не было и среди руководства самой НСДАП. Геринг и Гиммлер интриговали против Рема, а Геббельс боготворил штурмовиков и мечтал об окончательном сведении счетов с «реакционерами». Однако решающим фактором стала армия. 21 июня президент Гинденбург и министр обороны Бломберг потребовали от Гитлера привести «революционных смутьянов <…> в чувство». Они пригрозили, что в противном случае армия введет военное положение, а Гинденбург объявит об окончании «гитлеровского эксперимента». Окончательное решение было принято 28 июня, на празднествах по случаю свадьбы гауляйтера Йозефа Тербовена, проходивших в Эссене, в самом сердце Рура. Гитлер взял на себя личную ответственность за чистки. По его приказу ранним утром 30 июня 1934 г. на курорте Бас-Висзее под Мюнхеном были арестованы и впоследствии казнены ведущие фигуры СА. Между тем в Берлине Геббельс и Геринг занялись «реакционерами». Эсэсовцы ворвались в канцелярию фон Папена и застрелили его секретаря. Остальные подчиненные Папена были арестованы. Самого Папена пощадили только потому, что было неудобно ликвидировать действующего члена германского правительства. Другим повезло меньше. Генерал Шлейхер, бывший канцлер республики и глава рейхсвера, был убит вместе с женой. Грегора Штрассера, архитектора проводившейся Нацистской партией политики по созданию рабочих мест, уже изгнанного из партии в декабре 1932 г. за интриги с участием Шлейхера, убили в Берлине. Достоверно известно, что жертвами «Ночи длинных ножей» всего стало 85 человек. Но в реальности их число может достигать 200.

За пределами Германии вести об этих расправах, санкционированных властями, были встречены с ужасом и недоверием. Стало ясно, что гитлеровский режим не проявляет никакого уважения к элементарным нормам законности. И через несколько недель после «Ночи длинных ножей» это впечатление было подтверждено еще одним возмутительным проявлением нацистского насилия ^[213]. С начала 1934 г. сторонники Гитлера в Австрии вели террористическую кампанию против авторитарного правительства канцлера Энгельберта Дольфуса. 25 июля, поощряемые своими германскими соратниками, австрийские нацисты организовали путч. В надежде на его впечатляющий успех Гитлер приказал командованию своих войск на юге Германии быть готовым к оказанию помощи путчистам. Но в итоге австрийская армия сохранила лояльность и выступление было быстро подавлено. Однако канцлер Дольфус был застрелен в своей венской канцелярии людьми со свастиками. За рубежом эти события подверглись единодушному осуждению. Особенно тревожным было неожиданное усиление напряженности на границах Австрии. С целью предотвратить любые попытки немедленного аншлюса Муссолини привел в боевую готовность несколько дивизий. Италия была не заинтересована в том, чтобы немецкое влияние распространилось и по другую сторону Альп. Были также зафиксированы перемещения войск на границе с Венгрией, что, в свою очередь, возбудило тревогу в Югославии ^[214]. Казалось, что на Балканах сложились условия для цепной реакции, напоминавшие август 1914 г. По сведениям гестапо, Германия летом 1934 г. была охвачена настоящим «военным психозом». Но в отличие от событий 20-летней давности, речь шла о страхе, а не о воодушевлении ^[215].

Неудивительно, что в исторической памяти о лете 1934 г. на первом месте стоят именно эти чрезвычайные события. Однако именно в тот самый момент Германия балансировала на краю экономической катастрофы. С мая по сентябрь 1934 г. нацистский режим находился ближе всего к всеобъемлющему социально-экономическому кризису за всю свою 12-летнюю историю ^[216]. С начала 1934 г. запасы иностранной валюты в Рейхсбанке опасно сократились. Ситуация была настолько отчаянной, что немцам, отправлявшимся за границу, валюта выдавалась из расчета не более чем по 50 рейхсмарок в месяц. Для того чтобы за пределами Германии не возник «черный рынок» рейхсмарок, путешественникам было запрещено вывозить за рубеж немецкие банкноты ^[217]. Одновременно Рейхсбанк и Рейхсминистерство экономики (РМЭ) начали болезненный процесс сокращения ежемесячных квот иностранной валюты, выдававшейся германским импортерам. К лету эти квоты составляли всего 5 % от уровня, существовавшего до кризиса, разразившегося в июле 1931 г. Поскольку все важнейшие отрасли германской промышленности зависели от сырья, поставлявшегося из-за границы, это безжалостное сокращение породило страхи о том, что надвигается новая волна увольнений. Нехватка сырья предвещала не только безработицу, но и дефицит потребительских товаров, страхи перед которым усугублялись необычайно плохим урожаем 1934 г. Страну охватило массовое недовольство ростом цен на импортное продовольствие. Но мрачные чувства испытывали не только потребители. Настроения в деловых кругах на втором году существования гитлеровского режима тоже были далеко не веселыми. Фондовый рынок отреагировал на агрессивную речь Гитлера, произнесенную им 21 марта 1934 г., в день открытия нового этапа «Битвы за рабочие места», резким снижением цен на акции ^[218]. К маю 1934 г. всеобщий ропот был уже таким громким, что Геббельс счел необходимым начать общенациональную кампанию против недовольных: двухмесячный «шквал митингов, демонстраций и выступлений» против «ворчунов и критиканов» ^[219]. Главной темой этой кампании служил обращенный к простым немцам призыв проявить больше стойкости при преодолении последствий нехватки иностранной валюты: «Долг каждого немца – принять участие в борьбе с валютным кризисом [кризисом выплат]». Но в отличие от Гитлера, Геббельс не сдерживался в своей критике деловых кругов: «Жертвы следует принести всем». Что самое главное, евреи должны были научиться вести себя как «гости» в своем немецком доме ^[220]. На министра экономики Курта Шмитта, тщетно старавшегося воспрепятствовать углублению кризиса, нападали со всех сторон. Вильгельм Кепплер, личный экономический советник Гитлера, вступил в сговор с Генрихом Гиммлером с тем, чтобы сделать экономическую политику более идеологизированной ^[221]. Цеховые активисты из NSBO и Германского трудового фронта Роберта Лея требовали «нового курса» для немецких трудящихся. Шахт, возглавлявший Рейхсбанк, вместе с Герингом и армией выступал за еще более масштабное перевооружение и сделался главным публичным защитником агрессивной программы одностороннего отказа от всех долгов. Ко второй неделе июня 1934 г. лондонская газета Evening Standard, которую нельзя было заподозрить в антинацистских настроениях, выражала открытое беспокойство тем, что дни гитлеровского режима сочтены.