Тиберий Гракх - Александр Немировский Страница 29

В эти дни в Риме только и говорили об аграрном законопроекте: в домах богачей – с тревогой и озлоблением, в хижинах бедняков – с радостью и надеждой. Рим в эти дни напоминал встревоженный, гудящий улей. В толпах, заполнивших улицы и площади, выделялись загорелые лица крестьян. Городские франты, умащенные благовонными маслами, одетые в белоснежные тоги, с презрением отворачивались.

– Зачем они сюда явились? – говорили богачи. – Что здесь надо этой деревенщине? Земли?.. Ты слышишь, они хотят распахать Форум!..

Слухи о переделе земель возбудили и городских бедняков, ютившихся в трущобах Сабурры. Они еще не забыли, что их отцы и деды были колонами.

На какие только ухищрения не шли богачи, чтобы опорочить идею передела земель.

На рострах ораторствовал Квинт Помпей. Сквозь шум толпы и выкрики «Долой!» доносились его слова:

– Зачем вам земля в горах Самния и болотах Этрурии? Там вы погибнете от голода и лихорадки! Там могут жить лишь рабы, а квириту приличествует жить здесь, в этом Вечном городе, наслаждаясь благами цивилизации! От аграрного закона не может произойти ничего, кроме смуты. Люди, которые внесли его на обсуждение, – смутьяны: они желают гибели римскому народу!..

Толпа ревела и требовала, чтобы оратор покинул ростры. Помпей скрылся в группе сенаторов.

– Тиберий! Тиберий! – раздавались крики. Стоявшие впереди сенаторы и всадники расступились нехотя, словно не желая пускать Тиберия.

С высоты ростр Тиберий увидел площадь, заполненную людьми. Он знал, что в толпе были и те, кто вместе с ним сражались на полях Африки и в горах Испании, их братья и сыновья.

Он будет говорить для них, а не для кучки богачей, окружающих ростры.

– И дикие звери имеют в Италии норы и логовища, – начал он. – А люди, которые сражаются и умирают за свою прекрасную родину, не владеют ничем, кроме света и воздуха! Как номады, странствуют они по дорогам Италии со своими женами и детьми…

Тиберий сделал паузу, вдохнул полной грудью воздух. На миг ему ясно представился лес у Нуманции, труп Квинта Муммия с широко раскинутыми руками…

Он продолжал:

– Полководцы обманывают воинов, призывая их защищать гробницы и храмы. Воины! У вас нет ни отчего алтаря, ни гробниц предков! Вы сражаетесь и умираете за чужую роскошь, за чужое богатство! Вас называют владыками вселенной… – Тиберий снова сделал паузу и сказал глухим голосом: – А вы не имеете ни клочка собственной земли!..

Гул одобрения прокатился по площади. Слова Тиберия проникли в сердца и нашли в них отклик.

– Нет, не гибели государства добиваются те, кто предложил аграрный закон, а увеличения его славы и мощи!.. Разве станет государство слабее, если его защитники получат землю, – землю, которая принадлежит государству? Разве государство погибнет, если неверных рабов, всегда помышляющих о мятежах, заменят на полях верные и трудолюбивые сыны Италии?..

Площадь вздрогнула от рукоплесканий. Нобили, стоявшие в первых рядах, съежились, испуганные этим проявлением народной воли.

В толпе сенаторов Тиберий заметил Октавия. Они встретились взглядами, и Октавий смутился. Тиберий пробрался к нему.

– Ты забыл дорогу к нашему дому, Октавий. Мать несколько раз спрашивала, почему ты не заходишь, а я не мог объяснить.

– Я очень занят, – тихо сказал Октавий, глядя в сторону.

– Дела делами, а старых друзей забывать нельзя. Да и дело у нас общее.

– Это так… – неопределенно вымолвил Октавий.

– Встретимся вечером на коллегии трибунов, а там – зайдем, разопьем у меня амфору фалернского и потолкуем немного.

Октавий ответил:

– Там будет видно… – и отошел.

Окруженный друзьями, Тиберий возвращался домой. На душе было легко и радостно. Собрание, на которое его враги возлагали такие надежды, было их поражением. Фульвий Флакк толкнул Тиберия локтем:

– Смотри!

Тиберий повернул голову и прочел на стене храма надпись углем: «Не робей, Тиберий, мы – за тебя».

В это же время другой улицей, в группе сенаторов, шел Октавий. Все подавленно молчали. Первым заговорил Октавий – быстро, дрожащим голосом:

– Я не могу: он – мой друг со школьной скамьи!..

Сципион Пазика повернул свое изрытое оспой страшное лицо:

– А слово, слово квирита, которое ты дал?.. Подумай об этом, Октавий! Мои друзья помогли тебе стать трибуном. А я тоже дал тебе слово…

Назика намекал на свое обещание – выдать за Октавия свою дочь и дать за ней приданое в 200 тысяч сестерциев.

Октавий осекся и замолчал. У дома Назики он сказал с дрожью в голосе:

– Пусть будет по-вашему!