Глаголют стяги - Иван Наживин Страница 29

Люте бо граду тому, в нём князь ун, любяй пити вино с гусльми и с младыми съветники.

Ярой молнией ворвался на взмыленном коне Даньслав в Киев. Стражи у ворот попытались было остановить его, опросить, но он с таким бешенством бросился на них с мечом, что одни попадали, другие разбежались и издали, раскрыв рты, смотрели, как бешеный, подымая пыль, понёсся к княжому двору. Пёстрая стая собак с рёвом увязалась за ним. Гридни сразу узнали молодца, дружелюбно окружили его с расспросами, но он, задыхаясь, уронил только одно слово:

— Князя… Живо!..

В сенях Даньслав коротко, задыхаясь, рассказал Ярополку все и, зашатавшись, ухватился за притолоку. Он весь был одна кровоточивая рана. Сердце его теперь билось и жило только одним желанием: мстить, но так мстить, чтобы солнце ясное для злодея в небе померкло. Гриди, узнав в чём дело, сразу зашумели: «Рать!.. рать!..» Блуд был сумрачен.

А у дверей гридницы затаилась, белая как полотно, Оленушка. И когда поняла она главное, то, что страшная соперница с её дороги устранена навсегда, она, заливаясь от радости слезами, повалилась перед образами своей ложницы. Матушка, Заступница… Много горячих молитв вознесла бедная девочка у ног Пречистой, и вот Та наконец услышала её… Какой мир, какой свет, какая радость! Оленушка — она была беременна первеньким — носилась по хоромам как на крыльях и готова была обнять весь мир…

Ярополк мужал. Он уже ходил ратью на печенегов, чтобы отмстить им за смерть отца, разнёс их и возложил дань. Этот удар из Киева так подействовал на степняков, что один из печенежских князей, Илдея, перешёл к стольному князю на службу. Ярополк принял его с великой честью и дал ему волости. Греческие цари, Василий и Константин, прислали посольство, чтобы возобновить с Русью мир и любовь и подтвердить прежнюю дань, которую платила Киеву гордая Византия. Пришли послы и от римского попа, чтобы склонить молодого князя принять истинную веру. Сила и влияние молодой Руси и её князя росли не по дням, а по часам, как в сказке. Христианская партия подняла в Киеве голову. Черномазый поп с Подола, от Илии Пророка, отец Митрей, ходил шестом не достанешь. Берында с его похабной бородёнкой и изъеденными зубами — он помирился с попом и стал-таки свещегасом — шумел один за целое вече и слова молыть никому не давал.

Князь с дружиной своей думал думу.

— Не может статься, княже, чтобы Володимир пошёл на тебя, — уверенно, суровым басом своим сказал Блуд. — Это всё одно как если бы синица пошла войной на орла. Нечего нам бояться его и незачем бирючам клич кликать по воям…

Варяжко — он очень исхудал за это время и был всегда тихо-печален — поднял на старого воеводу глаза. Что-то недоброе почуялось ему в словах старого воина. И ему казалось, что Володимир не посмеет подступить к Киеву, которому сам Царьград дань шлёт, но совет не собирать воев, из простой предосторожности хотя бы, показался ему подозрителен. Тем более было всё это неловко как-то, что о нелюбье между старым витязем и князем знали и воробьи все по застрехам.

— Может, Володимир и не нападёт, это так, — сказал он, — но собрать воев всё же надобно: тогда Володимир действительно будет тише воды, ниже травы. И к Илдее надо бы на случай гонца послать, чтобы он со своими печенегами подошёл…

Гриди разделились: одни тянули за Варяжком, другие — их было больше — зашумели за Блуда: ежели подымать рать всякий раз, как мышь в кустах зашумит, это прежде всего значит показывать, что силёнки мало. Пущай муха вокруг носа полетает, нельзя против неё меч из ножен тянуть… И Блуд легко победил: в самом деле, невместно стольному князю озорного мальчишки бояться. А вот наказать его, прогнать с княжения — это так. Но для этого весны надо подождать: был уже месяц серпень, август, а за ним ревун со своими дождями идёт, и исполчать Русь для похода на Новгород было уже поздно. Но Варяжко не сдавался и тайно от всех послал человечка под Полоцк поразведать, как там и что. Тот скоро вернулся: новгородская рать идёт уже на Киев! И он сейчас же побежал к князю сказать о надвигающейся беде: во-первых, что новгородцы уже идут, а во-вторых, что сила их много больше, чем в Киеве думали. К ним, по обычаю, должны были примкнуть и побеждённые полочане.