Исторические происшествия в Москве 1812 года во время присутствия в сем городе неприятеля - Иоганн-Амвросий Розенштраух Страница 29

Я был тогда действительно очень занят. Приход в городе был велик; к нему причислены были еще многие колонии, которые от времени до времени надобно было навещать; в школе кроме того обучал я ежедневно Закону Божию; не мало было и писанья. Но я выиграл много времени, отказавшись от всех общественных удовольствий, которые не только время похищают, но и сердце охлаждают, и весь отдался обязанностям своего звания[300].

Когда Симон высказал предположение, что отшельничество пастора подрывает его влияние на прихожан, Розенштраух сначала рассердился на критику со стороны юнца, но затем объяснил, что по приезде в Харьков он, как и положено, наносил визиты видным представителям местного общества: как русским, так и немцам. Те, в свою очередь, тоже посещали его. Каждый день его стол был накрыт «на 16 и более персон», дочь Вильгельмина готовила изысканные яства, а «мой сын присылал мне из Москвы дорогие рейнские и французские вина». Гости насыщались его едой и вином, «Но когда я читал Отче наш после еды, они меня высмеивали – не вслух, правда, но все же так, что я мог слышать». Поняв это, «я удалился в свой кабинет, где [отныне] принимаю пищу»[301].

Розенштраух все чаще отказывался от личного общения, требовавшего соблюдения условностей приличного общества, и сводил свои взаимоотношения к переписке с теми, кто разделял его пиетистское мировоззрение. Он поддерживал переписку с сыном Вильгельмом, но в 1830 году жаловался княгине Марии Федоровне Барятинской, что «…письма моего сына ко мне обыкновенно коротки. Во-первых, потому, что у него много дел (и слава Богу, не только приносящих барыши), а во-вторых, потому, что он пишет только письма, которые мне интересны, а таковых с каждым днем все меньше»[302]. Корреспонденты Розенштрауха занимали самое разное положение в обществе, но большинство из них разделяло его эмоциональный подход к религии и обращалось к нему за духовным наставлением. Одной из них была вдовая княгиня Барятинская, в девичестве Келлер, уроженка Баварии и мать будущего фельдмаршала Александра Ивановича Барятинского. Розенштраух время от времени посещал ее усадьбу Марьино в Курской губернии и вел с княгиней оживленную переписку, заставляющую предполагать, что он был для вдовы чем-то вроде духовного наставника. Другим его корреспондентом был Христиан Фридрих Килиус, выпускник Базельской миссионерской семинарии, служивший пастором в Крыму[303]. Сохранились также послания Розенштрауха пасторам Прилук (Полтавской губернии) и Полоцка. В одном из них он извинялся, что не помнит, о чем писал в предыдущем письме: «потому что в каждый почтовый день я должен написать столько (писем. – А.М.) разного содержания, что спустя некоторое время уже не могу вспомнить, что писал тому или иному, ибо вся моя переписка в целом не выходит за круг христианский»[304].

Сочинения Розенштрауха о духовных материях стали известны широкой публике благодаря еще одному корреспонденту нашего героя, Фридриху Бушу – профессору кафедры теологии Дерптского университета. Поскольку это была единственная в России немецкоязычная кафедра теологии, Буш пользовался среди российских лютеран определенным авторитетом[305]. До его прибытия в Россию в 1824 году дерптская кафедра придерживалась рационалистического подхода к религии, но сменила курс при новом профессоре, который, по словам автора истории университета, «был адептом библейского христианства в отчетливо пиетистской манере»[306]. Письма и прочие сочинения Розенштрауха были написаны как раз в духе так импонировавшего Бушу благочестия, поэтому тексты нашего героя (или о нем) вошли в 28 выпусков популяризовавшего религию еженедельника Буша «Евангелический листок» (Evangelische Blätter)[307]. Не все клирики разделяли преклонение Буша перед Розенштраухом. Наш герой писал Килиусу, что «…так как я был призван к священству только на 53-м году моей жизни, я протягивал руки во все стороны, чтобы получить от опытных христиан поучение и совет. Но везде – и в особенности мои собратья по чину – со мной обращались пренебрежительно, часто насмешливо, потому что меня не понимали и принимали за лицемерие то, что было самым горячим побуждением моего сердца»[308].