Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III - Виталий Раул Страница 29

Встречи проходили в гостинице, где поселился Николадзе. Гость из Петербурга объяснил смысл своей миссии в желании правительства добиться от народовольческого центра прекращения террора в отношении царской фамилии и правительственных лиц. В ответ предлагалось договориться о некоторых послаблениях в отношении революционеров. Дебаты сторон, собственно, и проходили вокруг этих послаблений. После жарких дискуссий удалось найти консенсус для следующих условий со стороны правительства:

1) общая политическая амнистия;

2) свобода печати, мирной социалистической пропаганды, свобода обществ;

3) расширение земского и городского самоуправления.

Как видим, смена в России образа государственного управления не предусматривалась. Стороны договорились даже о неких взаимных гарантиях. Тихомиров не мог сдерживать переполнявшие его чувства:

«Нам прямо валился с неба подарок. От чего мы должны отказаться? От террора, на который все равно не было сил. А взамен этой фиктивной уступки мы получали ряд реальных ценностей, и каких!»

Переговорщики были веселы и довольны. Они успели сдружиться за время совместных интеллектуальных упражнений. Конец пьесы, однако, не был столь радостным, но зато неожиданным. Сам Тихомиров так описал финальную сцену: «Однажды прихожу я к Николадзе и застаю его мрачным и встревоженным. Он сообщил, что произошло нечто неприятное и, очевидно, очень скверное. Какой-то единомышленник извещал его из России: «Прекрати переговоры и немедленно возвращайся, иначе угрожают большие неприятности». Оба мы ломали голову, что может означать такой переворот… Что касается Николадзе, он поспешил уложить чемоданы, и мы только на прощанье условились, что если окажется возможным продолжать переговоры, то известит меня… Но ничему подобному не суждено было случиться» [41].

Смысл произошедшего дошел до сознания Тихомирова много позже, но как человек самолюбивый он никогда не комментировал свое фиаско. А вот как человек, умеющий анализировать происходящее, Лев Александрович извлек из «переговоров» хороший урок и уже больше не ошибался. Для Тихомирова начались серые эмигрантские будни, перемежающиеся с финансовыми потерями, семейными неурядицами и общей депрессией.

Пять лет такой жизни вполне хватило Тихомирову, чтобы трезво взглянуть на свое общественное положение, журналистские перспективы, не говоря уже о так называемой революционной работе. Сделанные выводы были неутешительны, но зато полностью свободны от иллюзий; варианты же выхода из создавшегося положения постепенно начали обретать реальный контур. Тихомиров внимательно присматривался к эмигрантскому окружению и прежде всего к Лаврову, Лопатину, Кравчинскому и многим другим помельче. Тусовка русских радикалов при ближайшем рассмотрении оказалась пестрым сборищем людей с поверхностным мышлением, смешным самомнением и общей никчемностью. Сплетни, склоки, споры и новости были основным содержанием повседневной жизни русских эмигрантов. Для Тихомирова это был не более чем фон для самоанализа и принятия решения. Как он сам утверждает, внутренний перелом произошел в нем зимой 1887/88 года. К этому времени он свел свои отношения с радикалами к минимуму и перебрался в Париж. Здесь в марте 1888 года он начал работу над главным своим публицистическим выступлением — памфлетом «Почему я перестал быть революционером». Получилась большая программная статья, объяснявшая полный отход Тихомирова от революционной деятельности и превращение «в убежденного человека порядка, сторонника мирного развития и почитателя твердой монархической власти». Главный его упрек, адресованный своим товарищам по борьбе, содержал утверждение, что бурная революционная деятельность практически ничего не создала, растрачивая всю энергию на попытки разрушения существующего порядка. Существо своих сомнений Тихомиров выразил так: «Я окончательно убедился, что революционная Россия в смысле серьезной, созидательной силы не существует… Революционеры есть, они шевелятся и будут шевелиться, но это не буря, а рябь на поверхности моря… Они способны только рабски повторять примеры…» В итоге он констатировал: «Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие». Далее Тихомиров отдельно рассмотрел террор и его главную разновидность — политические убийства. Он находил идею террора слабоэффективной: «Терроризм как система политической борьбы или бессилен, или излишен; он бессилен, если у революционеров нет средств низвергнуть правительство, он излишен, если эти средства есть».

Как профессионал он живописно изобразил суровую повседневную жизнь террориста: «Это жизнь травленного волка. Господствующее над всем сознание — это сознание того, что не только нынче или завтра, но каждую секунду он должен быть готов погибнуть. Всех поголовно (исключая 5–10 единомышленников) нужно обманывать с утра до ночи, от всех скрываться, во всяком человеке подозревать врага…» В последней части статьи Тихомиров дал сравнительные оценки разным формам государственного управления, отдавая предпочтение монархическому как наиболее естественному и эффективному.

Статья была закончена в мае и в июле была опубликована отдельной брошюрой. Взрыв эмоций, который последовал за появлением брошюры в печати, был настолько силен, что волны от него до сих пор дают о себе знать. Собственно, ничего чрезвычайного вроде бы не произошло. Всего лишь отдельно взятая личность наотрез отказалась от революционной работы, так как считала ее вредной. Однако что это была за личность? Лев Тихомиров, правая рука Александра Михайлова по кличке «Старик», главный идеолог «Народной воли» и ее бесспорный лидер за границей, объявил на весь свет, что революция является заблуждением, а террор — бессмысленным занятием. Эмигрантам было чему удивляться, недоумевать и негодовать. Только ленивый не упражнялся в печати в разного рода критических разборах, разоблачениях и откровенных оскорблениях Льва Александровича. Сам Тихомиров удостоил ответом только Лаврова как самого авторитетного из русских эмигрантов:

«Я был в первых рядах и отступил. Конечно, не зная, что делается «в первых рядах», я, как многие другие, быть может, жил бы простым доверием к ним, а потому не позволил бы себе думать и, таким образом, навек бы мог остаться во власти «передовых идей». Но, видя факты и не боясь выводов, я не мог не «отступить». Я не мог, раз начал думать, не сознаться пред собой, что сплошь и рядом «революционная практика» есть преступление, иногда ужасающее, а теории всегда незрелы, схематичны, иногда, безусловно, нелепы».

В этом хлестком ответе мэтру русской революции весь Тихомиров. Когда он начинал говорить фразами «с двойным дном», убедительность его аргументов возрастала вдвое. Он просто подавлял оппонентов своей бесспорной информированностью, но главных козырей никогда не показывал. Такая манера вести дискуссию давала хорошие результаты.

Несмотря на всеобщие эмоции, событие состоялось — сплоченные ряды русских революционеров под свист и улюлюканье покинула фигура первого ряда. Для вчерашних товарищей он окончательно стал отступником и ренегатом, но не предателем. Совестью Лев Александрович не торговал…

В дальнейшем действия Тихомирова все больше походили на заранее разработанный план. Сразу за публикацией скандальной брошюры Тихомиров направил 7 августа 1888 года письмо к В. К. Плеве, занимавшему тогда должность товарища министра внутренних дел. Плеве был, бесспорно, самым осведомленным сановником по делам, связанным с «Народной волей», так как все дела эти проходили через его руки. Тихомиров писал: